— Всякое тело в природе стремится занять положение с наименьшей потенциальной энергией, — объяснял он и добавлял: — Для человека это — горизонтальное положение.
Невозможно поверить, но крысы на лодке Безмятежного не кусались и не носились как ошпаренные по отсекам, а деликатно уступали дорогу. Если на хвост корабельному животному наступал какой-нибудь задумчивый матрос, то на лице его изображалось глубокое, искреннее раскаяние.
По флотским понятиям Безмятежный был малопьющим, то есть следовал мудрому правилу — «Выпил 500 граммов — оглядись! Потом еще 300 — и хватит!» В маленькой его каютке на переборке была укреплена емкость с краником и мерной трубкой. В емкости хранился спирт, и Безмятежный порою подносил стаканчик, другой, своим офицерам, не забывая сопроводить подношение каким-нибудь полезным для службы напутствием. Однажды он заметил, что расход спирта превышает количество поучений. Безмятежный обследовал емкость и обнаружил, что в задней ее стенке просверлено отверстие, вставлена резиновая трубочка и выведена через переборку в соседнюю каюту. Сначала он, было, рассердился, но потом вспомнил, что сам же и рассказывал о подобном фокусе, который проделал еще в лейтенантстве. Он приказал заварить отверстие и перевесить емкость на другую переборку. Однако, после этого спирт стал убывать еще быстрее, ибо и за этой переборкой жили нормальные офицеры. И пришлось спрятать емкость в кладовую, а дверь опечатать.
— Олухи вы! — сказал Безмятежный в кают-компании. — Я, когда этим делом занимался, так не нагличал и спирт замещал водичкой.
Несообразительные офицеры пристыжено промолчали.
При своем благодушном нраве Безмятежный вовсе не отличался робостью, бывал упорным до занудства и умел настоять на своем.
В Средиземном море, где лодка периодически несла боевую службу, особенности характера командира проявились в полной мере. Однажды он умудрился заправиться топливом с американского военного танкера. Поступил он так не из хамства и не по лихости, а просто у него кончилась солярка, наше судно запаздывало, американец же торчал неподалеку на якоре. Безмятежный подошел к борту, подал швартовы, а затем и топливные шланги. Объяснялся он жестами и улыбками. Так и не ясно, то ли американцы приняли лодку за свою, то ли решили, что если русские действуют столь уверенно, значит, есть распоряжение. Кто знает, может эта ржавая посудина участвует в какой-нибудь совместной акции?
Безмятежный заполнил половину топливных цистерн, пока американцы не пришли в себя и не прогнали его. Вообще, он доставлял массу хлопот Шестому флоту США. Что делают боевые корабли в мирное время? Правильно, производят покраску. Но кроме того они еще отрабатывают всяческие боевые задачи. Это значит, подлодки выслеживают надводные корабли, а те, в свою очередь, гоняются за подлодками. Так вот, Безмятежный вносил в эту боевую жизнь затейливый артистизм. Получив приказ наблюдать за чужим транспортом, находчивый подводник обнаружил его и спрятался под корпусом. Правда, американцы быстро догадались, что под ними, как рыба-прилипала, болтается лодка. Будь это на войне, Безмятежного утопили бы в пять минут. А в мирное время что с таким гадом поделаешь? Не бросать же в него кирпичами! Да и кирпичей на кораблях нет. Однако, судно, под которым Безмятежный ходил, как на привязи, пыталось из самолюбия оторваться и тут командир показал свое искусство, повторяя все маневры противника. Неизвестно, сколь долго продолжалось бы это единоборство, но тут доложили, что обнаружилась некая досадная неисправность, и ход придется уменьшить.
— Нехорошие вы люди! — упрекнул Безмятежный электромехаников. — А если бы мы на войне были?
— Тогда бы давно рыб кормили! — резонно ответили ему.
— Может, и так! — честно подумал Безмятежный и скомандовал: «Тормози!».
Лодка уменьшила ход и американцы, вздохнув с облегчением, умотали по своим делам.
— Штурман! — запросил Безмятежный. — А вот интересно знать, где мы сейчас находимся?
Вопрос был не праздным и своевременным, пока лодка шарахалась вместе с транспортом, меняя курсы и хода, точное место, естественно, было потеряно. Впрочем, Безмятежного это не слишком волновало, он был уверен, что его подводный корабль за это время не проскочил через Дарданеллы и Босфор в Черное море и не вылез через Гибралтарский пролив в Атлантику. А большего ему на первое время и не требовалось. Штурман довольно долго пыхтел над картой, сверяясь с черновыми записями, при этом энергично работая резинкой. Наконец он разогнулся и, ткнув карандашом, объявил: «Вот наше место!» и добавил: «Счислимое». Безмятежный приблизился к столу, полюбовался на прокладку и, ничего не сказав, отошел.
— Надо бы подвсплыть под перископ, — извиняющимся тоном посоветовал штурман, — я бы хоть по солнышку определился.
— Нельзя, Буратино! — напомнил командир. — Сам знаешь, до темноты нельзя. Приказ! Кстати! — обернулся он к вахтенному офицеру. — Пусть ушастые доложат, как и что!
— Акустики! — скомандовал вахтенный. — Послушать горизонт!
Поступил доклад о нескольких надводных целях.