В море, на суше и выше...

Старые люди еще помнят, как в конце сороковых годов разразилась в нашей стране битва за приоритеты. И оказалось, что все великие открытия сделаны именно русскими. Иностранцы же либо открыто воровали наши достижения, либо не давали им ходу. Поминать среди изобретателей радио Маркони было неприлично и опасно, вольтметр собирались переименовывать в «напряжеметр», ходила шутка о том, что «Россия — родина слонов». Я сам читал статью, в которой утверждалось, что Васко де Гама на самом деле был сибирским казаком Васькой Дагамовым. Каким-то манером этот хлопец оказался в Португалии, очаровал своими познаниями короля, принял командование над отрядом кораблей и проторил морской путь в Индию. Желание казаться лучше свойственно как людям, так и народам. На окраине Щецина располагались в свое время две войсковые части — польская и советская. Называлось это — братство по оружию. Так вот, жолжнежи, маршируя вдоль нашего забора, обязательно запевали:

Кеди поляк Берлин брал,
Русски трохэм помогал...

Один умный приятель объяснил, что, когда говоришь: «Мой народ — хороший народ» — ты патриот. Если утверждаешь: «Мой народ — самый хороший!» — ты националист. А если кричишь: «Мой народ — самый хороший, а остальные дерьмо!» — ты шовинист.

Однако, правда и то, что многие наши первооткрыватели остались непризнанными. Взять хотя бы капитан-лейтенанта Сипунова. Он придумал штуку, которая могла бы изменить всю последующую историю, а кто об этом помнит?

Началось все в ресторане на Литейном. Сипунов встретил двух однокашников, у которых тоже заканчивались сроки отпусков. Решили слегка расслабиться, хотя в кошельках ощущалась тоскливая пустота. Однако, наскребли кое-как деньжат, договорившись сэкономить на закуске. За дружеской беседою выкушали один графинчик, потом другой. Народу в зале было немного, оркестр тихонько наигрывал, в общем, был хороший, душевный вечер. Службу и жизнь свою бывшие курсанты, как водится, ругали единообразно. При этом не забывали пить за флот и клясться ему в пожизненной верности.

— Очень мне, ребята, хочется, стать капитаном третьего ранга, — признался Сипупов.

— А мне — сразу адмиралом! — хихикнул Черноморец. — Да, что-то никак не выходит!

Черноморец был щеголем — форма сшита на заказ по флотской моде, звездочки на погонах — с высокими гранями и покрыты золотом. Даже пуговицы на тужурке — тяжелые, литые и тоже позолоченные.

Фуражка с невообразимо острыми полями, впереди возвышалась над козырьком гордым утесом, а сзади ровной чернотой простиралась далеко за спину. Кокарда — не металлическая, а искусно сшитая и в меру потемневшая, как и требует хороший тон.

— Хочется мне, — Сипунов пропустил иронию мимо ушей, — носить на козырьке дубовые листья каждый день, а не только по праздникам. Потому, как это есть зримое доказательство признанной карьерной умственности офицера, — и вздохнул мечтательно.

— А чего еще хочется? — спросил Североморец.

В отличие от Черноморца форму он носил с уверенной, продуманной небрежностью.

— Скажу, — Сипунов прикусил веточку петрушки, — только, чур, не смеяться. Хочется мне увидеть парад, но не простой, а генеральско-адмиральский. Собрать всех крупнозвездных. Тех, кто в отставке или в запасе поставить в оцепление. И вот, представьте, солнечное утро над Москвой, Красная площадь надраена с мылом. Бьют часы на Спасской башне и звучит ликующий командный голос: «Парад! Смир-р-р-но! К церемониальному маршу! Побатальонно! Дистанция на одного линейного! Ша-а-а-гом! Марш!» И вздрогнула площадь. Просела брусчатка, когда вступили на нее тысячи генеральских и адмиральских башмаков. Вот они! Все в золоте, нашивках, шевронах. Полощутся на ветру штаны с лампасами и без. Лупят по коленкам кортики, трясутся прижатые к толстым ляжкам ладошки. Гремит многоголосое «Ура-а-а!» Идут маршалы, генералы и адмиралы, неиссякаем их грозный поток. Плечом к плечу! Животом к животу! Идут наши защитники, наши полководцы и стратеги! Иностранные военные атташе судорожно щелкают затворами фотоаппаратов и в растерянности восклицают: «О-о-о-о!»

— Это ты от закомплексованности такую пошлую гадость придумал, — укорил его Черноморец, — знаешь, что уж тебе-то в подобном параде не участвовать. Был у нас офицер непутевый, вроде тебя. Все жаловался, что карьеру могут сделать только адмиральские сынки. Скулил он, скулил, а тут и родители его померли. Начальник штаба флота прослышал про жалобы своего подчиненного, да и усыновил его. А чтобы не упрекали в потворстве родственнику, услал его подальше, к черту на куличики, в бригаду ОВРа. Через месяц офицер этот сошел с ума.