В море, на суше и выше...

— Лучше бы он просто взял фамилию какого-нибудь адмирала, — заметил Сипунов, — если проныра, ему бы и одного звучания хватило. Только это звучание должно быть именно адмиральским. У нас на эсминце мичман служит, и фамилия его — Биздюк. Сколько лет уламывают его: «Смени фамилию! А то, когда по трансляции тебя вызывают, весь рейд хохочет!» — «Нет! — отвечает. — Не фамилия красит человека. Дед мой был Биздюком, отец был Биздюком, сам я природный Биздюк и дети мои такими же будут!» Очень гордый.

— Фамилия большое значение имеет, — Североморец взялся за графинчик. — К нам на корабль явился лейтенант, прямо после выпуска. Докладывает командиру: «Лейтенант Прикипайло прибыл для дальнейшего прохождения службы!» Командир пригляделся и спрашивает: «Скажи, паренек, а бывший начальник нашего политотдела не родственник тебе?» Лейтюха кивнул и от удовольствия, аж, зарделся, вот как его фамилия известна!

Но видит, что командир никакой радости не проявляет, а наоборот, побелел глазами и шарит ручками по столу, ищет что-нибудь тяжелое. И уже нащупал массивную морскую пепельницу полную окурков. Все тут понял юный лейт, затрясся и прокричал: «Сын за отца не отвечает!» Кстати, оказался неплохим парнем.

— Я глупых баб, то есть дур противных, определяю по ногам! — вдруг заявил Сипунов.

— По кривизне что ли? — спросил Черноморец, ничуть не удивившись резкости перехода. — Так это откуда посмотреть, сбоку-то все ноги очень даже хороши!

— Бестолковый ты! — укорил Сипунов. — Кривизна, она понимающему человеку не в убыток. Иная так тебя обхватит, как прямыми век не сотворить. Я, братцы, о другом толкую — у дурных баб есть в ногах что-то такое... настораживающее, что-то такое... подозрительное, оно не от ног идет, а из души... Не могу этого объяснить, однако всегда чую, избегаю и предохраняюсь.

— Это ты-то избегаешь? — поразился Североморец. — да ты...

— Всяко бывает, — признался Сипунов, — однако мой завет насчет дурных ног сохраните, друзья, в своих нетрезвых сердцах.

— Что тут сохранять? — рассердился Черноморец. — ты же, гад, ничего толком не объяснил. Вот выйдем на улицу и попробуй по ногам отличить дуру от...

— Да, это не всякому дано, — вздохнул Североморец, — я вот, сейчас оторвусь от стула и сниму первую, до которой добреду. Причем, сниму по любви. А ты мне потом толково объяснишь про ноги и прочие органы женских чувств.

— По любви не получится, — охолодил его Сипунов. — Здесь день бесплатной любви — четверг, сегодня — вторник. А на продажную любовь у нас денег нет.

— Ладно, — Черноморец примирительно помахал рукой. — Хватит спорить. Вот, если ты, Сипунов, такой знаток, растолкуй все же, чем дура, которую ты снял в кабаке отличается от умной из того же кабака?

— В рассуждении последствий, — Сипунов принял значительный вид.

— Ну, не знаю! — развел руками Североморец. — Бывало и от умных наматывали, и от глупых, и от толстых, и от тонких, и от холостых, и от замужних, и от...

— Стой! — прервал его Сипунов. — Я же не о медицинских последствиях толкую, а об отношениях чувств.

На это приятели ничего не сказали, ибо не знали, что сказать.

— Все женщины делятся на две категории, — продолжал вещать Сипунов, ободренный молчанием. — Это «спокушки» и «вертлявки». Причем, заметьте, речь идет не о темпераменте наружном, ибо он обманчив, а о нраве в широком смысле.

— А как в смысле экстерьера? — полюбопытствовал Черноморец.

— Учитывается, — заверил Сипунов. — Здесь две основные подгруппы — это «пучки» и «сюськи». Ну, это объяснять не нужно...

— Кажется, понимаю! — обрадовался Сервероморец. — Значит, могут быть спокушные сюськи и, например, вертлявые пучки, верно? И наоборот!

— Молодец! — одобрил Сипунов, — теперь вы понимаете, что все огромное разнообразие женских характеров и внешностей может быть описано простой комбинацией этих понятий! И нрав, и интеллект, и внешность, и уровень отдачливости, и степень стервозности — все!

— Гениально! — сказал Черноморец. — А, вот хорошо у нас в Севастополе. Выйдешь на Б. Морскую и никаких проблем.

— Что означает литер «Б»? — полюбопытствовал Североморец.

— Это значит, Большая. И на этой Б. Морской по вечерам все женщины, женщины, женщины! И у всех мужья в море!

— Откуда известно, что в море? — недоверчиво протянул Североморец.

— По глазам. Когда у женщины муж в море, глаза у нее какими-то особенными делаются. Однако, разговоры эти меня возбуждают, а попусту возбуждаться обидно. Давайте сменим тему. Слушай! Помнишь, как ты загипнотизировал офицеров крейсера «Адмирал Хрыч»? Усовершенствовал с тех пор свое искусство?

— Кое-что еще могу, — скромно признался капитан-лейтенант.

— А покажи! — потребовали приятели.

— Могу усыпить, — предложил Сипунов, но офицеры сказали, сто спать еще рано.

— Надо, чтобы было эффектно, — вслух размышлял Сипунов, — а то вы не поверите. Вой! Давайте я вас обоих сейчас сделаю абсолютно трезвыми, а?

— Болтаешь! — не поверили друзья. — Мы, конечно, не пьяные, но все же два графина... Нет, это хвастаешь!

— Ах так? — Сипунов поднялся. — Ну, смотрите! Только сидите смирно и закройте глаза!