В море, на суше и выше...

Возникла небольшая пауза, но старпом в считанные секунды с помощью непристойной жестикуляции поручил задавать вопрос командиру турбинной группы старшему лейтенанту Зеленскому, третий год проживающему с женой и двумя детьми в комнате коммунальной квартиры и уже задолбавшему командование и политотдел своими слезными обращениями по поводу улучшения условий проживания. Исправный Зеленский встал и около 10 минут гладко и доходчиво излагал свой вопрос, умеренно размахивая руками и приседая при упоминании о своей не совсем здоровой жене и не совсем взрослых детях.

Пендайкин слушал внимательно, периодически делая пометки в записной книжке.

Наконец, воплем «Доколе терпеть?!» турбинист закончил свой вопрос и с облегчением исчез в ветвях.

Настала очередь Леопольда. «Спасибо! Все понял. Я доложу Ваш вопрос начальнику политотдела. Но у меня к Вам тоже есть вопрос, - Пендайкин сделал эффектную паузу, - Вы ЖЕНАТ?!»

...

Всех разорвало, скорчило, скрючило, разбросало по переборкам.

Всех, кроме спящих и старых майоров — те «не въехали».

Это был момент истины. Это было то, чего все ждали от Леопольда все время.

Вместо эпилога

После описанного случая фраза «Вы... женат?!» прочно вошла в экипажный лексикон и особо часто использовалась в общении с любимым личным составом.

Пендайкин вскоре демобилизовался. Взяли его на буксир матросом, и там все были с ним на «ты». Но его это не тяготило. Вне разговора он по-прежнему демонстрировал наличие «хоботкового рефлекса», а в разговоре — многозначительно проборматывал загадочное немецкое слово «Dirigere»...

Мать-командирша

Все те же северные края.

Известное сегодня всему миру Видяево с еще новыми тогда пятиэтажками, вознесенными военными строителями, светлая картина первого дня лета.

Отмечали мы у штурмана отъезд его семьи в Питер, да и решили жену командира поздравить — у нее как раз день рождения случился. Она тетка была кобылистая, крупная, под стать супругу, гульливая и любящая выпить. А лицом — пригожа и с роскошной золотой косой, часто уложенной в корону, с голубыми задорными глазами и румяными щеками в свекольных прожилках — короче, та еще славянская душа. Где-то в архангельских краях командир ее надыбал (впрочем, говорили, что «ни он ее, ни она, а само как-то получилось — в поезде вместе очнулись»). Одним словом, визит был допустим!

Завалились вчетвером: кроме Бобцова и штурмана еще Юра Боровков на хвост присел — вот уж чего никогда не бывало — жадный и прижимистый был Юрок, в склонности к компанейству не замечен, жену заставлял в Заполярье на инженерскую получку средней полосы существовать, хотя сам был ленинградец, выпускник Дзержинки и внешность к тому же имел обманчивую: нежная кожа щек с девичьим румянцем, бледные губы, светло-русые александровские полубачки, холеные руки и каплейский чин.

Встретили радушно, усадили за стол среди других гостей, Юрок-подлиза с мамой Зоей за столом как-то рядом оказался. Магнитофон «Чингисхана» воспроизводит, мама — в подпитии — что-то Юру спрашивает, и тот ей что-то тихо поясняет. Все расслаблены.

Вдруг она резко отшатывается от него, единолично выдвигается на выделенное у стола танцевальное пространство и, стараясь попасть в такт музыке, начинает, колебаться, пританцовывая, и в жанре народного плача вскрикивать-приговаривать пока еще негромко: «Ах, вот как... Вот, значит, вы как... Так вы, значит... Родину мою род-ну-ю... Роди-ну мою лю-биму-ю!!!??» — и еще примерно это же.

А тут как раз негры на кассете (а может, и не негры вовсе) к припеву забойному подошли: «Moscow, Moscow! Там-тарам-тарам-там-там, там-тарам-тарам-там-там»... И мать-командирша, выбрасывая вперед согнутую слегка в локте левую руку, а правую приложив поперек ее (в известном жесте), двигаясь на удивление в такт, громко, не попадая в ноты, вдруг как выдаст под музыку: «Вот вам! Вот вам! Вот-вам-всем-сто-..уев, там-парам-парам-пам-пам ...100 (Сто) хуев в мешок!!!!!!!!!!!!»

Потом она Юрка в тихом углу прижала и требовала у него интимной встречи, но тот — бздиловатый и вообще не по тем делам — очень уж неловко как-то от этого предложения отказался, и она законно взбеленилась — просто взяла и выгнала нас. Почти взашей. Но обидно не было.

Юрок — гнида ленинградская — уже в подъезде признался, что она его за столом-то спрашивала, о чем это папуасы собственно поют, а он ей, не подумав, брякнул-ответил, что, мол, не папуасы они, а самые натуральные немцы и Родину нашу они, гады, по-прежнему ненавидят, и «Moscow» — славную столицу Страны Советов, разбомбить хотят (!)

Макаршак (полярная фантасмагория)