В море, на суше и выше...

Скотина обожал комфорт. И когда за ним тащились упитанные окружные флагмана его штаба, и без них, Скотину всегда сопровождал «уазик» и банным веником, тапками, ящиком «Распутина» и простолицым мичманом на посылках.

А Скотинины выходы в море превращались в полный гоп со смыком для всей бригады. Сперва назначался обреченный корабль, как правило, под Скотинину жопу готовили новые пароходики, светлячки. И лица у экипажа сразу делались такими недобрыми. Дробь на сход. С вечера ставили раком помощника и боцмана, и те хватали матросов и начинали ими красить и прибирать до утра. Ночью грузили выпить и закусить. Непосредственно в кают-компанию. Выпивать и закусывать должен был Скотина со своим штабом. Средней семье тех харчей хватило бы на год. Потом тщательно продумывали свои действия на все случаи Скотининых вводных, заправлялись, чистили документацию, мыли и переодевали бойцов. К утру были злые, как сволочи. Для экипажа этот выход означает еще и беспросветное кукование на своих постах независимо от готовности, и жратву урывками там же, так как во всех немногочисленных каютах пограничного кораблика, включая командирскую, непременно будут зависать потные окружные флагмана и под шильцо вспоминать о своих лейтенантских годах, а кают-компанию плотно оккупирует сам Скотина с ближайшими, и потом, какой же высший штаб ходит в море без низшего? Когда выдрать некого? Поэтому в море автоматически прется и комбриг со штабом бригады. Вот и считайте: на кораблик в полста метров длиной с майором-командиром и экипажем в тридцать с хвостиком душ заползают один адмирал и с ним человек двадцать офицеров. И вся эта толпа будет шляться, жрать, срать и давить на психику измордованному заранее экипажу.

Уф... оставим эту шушваль на время. Поговорим об израсходованных офицерах. Есть на свете такие звери. Знаете, что такое амортизация? В бухгалтерском смысле? Это когда нечто работающее в поте лица медленно подыхает от трудов своих праведных, и считается, что свои жизненные соки это нечто перекачивает в объект приложения своих усилий. То есть дело вытягивает из человека жизнь. Поэтому, если я назову офицера, отдавшего все свои силы и долгие годы служению стране, самортизированным, вы не удивитесь. От самортизированных офицеров стремятся избавиться, по достижению предела возраста или предела состояния здоровья. Такой офицер никого и ничего не боится. Такой офицер похож на погибшего лейкоцита. Кого может бояться мертвый лейкоцит?

Но тогда по закону слить офицера, не дав ему квартиру, было нельзя. Квартиру давали, чтоб офицер мог разложить все свои натруженные десятилетиями члены по углам с тараканами и отдыхал бы там, всеми забытый. Ну, а с квартирами, вы знаете, было плохо всегда. Из хрестоматии известно, что на флоте «Ботики Петра» иногда дослуживались до второго ранга. В морчастях — только до каплеев. И сидели, как старики на динамите в «Белом солнце», по пятнадцать лет на своих должностях. Пятнадцатилетние капитаны.

Вот одного такого, штурмана, как раз и перевели с корабля на должность бригадного флагмана, чтоб дать третьего ранга и тут же уволить в запас. Перевели как раз под зимний отстой, когда залив во льдах и кораблики на границу не ходят, а значит, флагманский штурман округа в бригаду ездить не будет и, соответственно, избежит встречи с бригадным флагманом и, конечно же, не будет отправлен им немедленно на буквы. Три. И вот как раз тогда, по морозцу, когда лед уже стал и кораблики добросовестно в него вмерзли, нахлобучили на мачты снежные шапки и задремали до весны, в бригаду приехал Скотина. Один. Попариться в баньке и заодно выдрать штаб бригады за подготовку к осенне-зимнему периоду. Ситуация осложнялась тем, что комбриг был в отпуске.

— А-а-а-а, — орал НШ в телефон, — А-аперативны-ый-й! Фсех афицерав уп-рав-ле-ния на пирс!!! Па-астраение черес три минуты-ы-ы!

Только что назначенный на флагманского штурмана, маленький и худой каплей-птеродактиль оказался в строю как раз за долговязым лейтенантом - помощником флагманского связиста. Сам связист, почуяв неладное, день назад свалил в госпиталь, на обследование. Такое положение в строю давало штурманскому динозавру отличную возможность бубнить вполголоса, доводя до плотно сбившихся на морозе штабных свое личное видение обстановки и создавая коварную оппозицию Скотине, который, не жалея глотки и русского языка, старался безраздельно завладеть вниманием подчиненных.

— Эф-два, мать!!! — орал Скотина, — У тибя, сука, мать-мать, пачиму брезент на пушках разного цвета? А?!! Ф пятнах?!! Ты ссыш, мать, на него, да, мать-мать-мать?!! Может, мать-мать, ты и на пушки свои, мать-мать, ссыш?!! И на миня ссышь, да, мать (17 раз)?!!