В начале было Слово, а в конце будет цифра

У некоторых философов были свои «чудачества». Вот, например, Николай Бердяев самой главной идеей в христианстве считал «свободу». Ее он понимал, в том числе, как свободу художественного и интеллектуального творчества. А в «русской религиозной философии» свободу он видел в возможности не замечать незыблемые догматы Церкви и изобретать свои собственные «догматы». А у русских писателей он считал сильными сторонами как раз то, что сомнительно с точки зрения ортодоксального христианства. Николай Бердяев – ярый борец за новое, или обновленное христианство. Бердяев и в Достоевском усмотрел творца нового христианства: «Именно Достоевский много дает для христианства будущего, для торжества вечного Евангелия, религии свободы и любви. Многое омертвело в христианстве, и в нем выработались трупные яды, отравляющие духовные источники жизни. Многое в христианстве подобно уже не живому организму, а минералу. Наступило окостенение. Мы мертвыми устами произносим мертвые слова, от которых отлетел дух… Христианство, превращенное в мертвую схоластику, в исповедание бездушных отвлеченных форм, подвергшихся клерикальному вырождению, не может быть возрождающей силой»[204].

Таким образом, возникала некая «индукция» «творческой мысли»: «раскрепощенные» писатели (как зарубежные, так и отечественные) подталкивали к еще большей «свободе» наших «религиозных» философов, а те, в свою очередь, приветствовали и поощряли любые проявления религиозного модернизма в русской литературе. Происходила своеобразная «конвергенция» (сближение и сращивание) литераторов и философов-богоискателей. Уже трудно было понять, где кончается философия и начинается художественная литература. Такая «конвергенция» происходила на почве различных оккультно-философских обществ и литературных салонов «серебряного века», возникших в Петербурге и Москве (причем некоторые их участники были по совместительству членами масонских лож). Ожидание нового этапа христианства, «Третьего Завета», «эры Святого Духа», легло в основу идейного течения, теоретиками которого были Д. Мережковский, З. Гиппиус, В. Розанов, Н. Бердяев, получившего название «нового религиозного сознания». Оно соответствовало умонастроению многих представителей интеллигенции, не удовлетворенных широко распространенными в общественном сознании идеями социализма, материализма, позитивизма и атеизма, но в то же время и не принимавших «историческое христианство», «монашеский уклон», «аскетическую неправду», чреватые уходом Церкви прочь из мира[205].

Вот как оценивается нашим современным литературоведом роль литературы эпохи модернизма: «Выступая против многих норм и традиций предшествующей эстетики, стремясь к новаторству любой ценой, модернизм – порождение эпохи войн и революций – сам нередко претендует на революционность и демонстрирует ее в художественной практике. В своих крайних проявлениях в литературе он покушается на саму осмысленность художественной речи. Тем не менее в своих лучших образцах, несмотря на все издержки, современные течения в искусстве значительно обогатили художественную культуру человечества за счет новых, неизвестных нашим предкам выразительных средств. Свидетельством этого могут служить хотя бы многие проявления творческого новаторства: литература „потока сознания“, разновидности рок-музыки, живопись импрессионистов, театр Б. Брехта, техника коллажа в поп-арте и многие другие художественные приемы, к восприятию которых, хотя и не без внутреннего сопротивления, постепенно „привыкает“ человечество»[206].

В целом, со сказанным я согласен. За исключением того, что приведенные выше образцы «творческого новаторства» можно назвать «творчеством». Литература «потока сознания» и прочие «художественные приемы» имеют ярко выраженный деструктивный характер. Но, увы, действительно, человечество, «не без внутреннего сопротивления», к ним постепенно «привыкает».

Часто мы встречаем словосочетание «современная литература». Слово «современная» звучит как какое-то достоинство, но на самом деле оно должно оправдывать постоянные словесно-языковые новации, всё дальше уводящие человека от Слова. Об этом пишет В. К. Романченко: «В слове „современный“ заключен глубокий смысл. Современная литература, современная музыка, современная живопись, даже современный язык отражают мертвую душу современного человека, мертвую, разумеется, для Бога. Дело доходит не до простого искажения языка, а организации соревнований по изобретению новых сленгов. Даже прежний язык тяготит человеческих мутантов, они хотят нового, хотя бы это новое было с грязной помойки и достоянием нелюдей»[207].

Художественная литература: от религиозного модернизма к реабилитации Каина и Иуды