В начале было Слово, а в конце будет цифра

Тлетворным влиянием литературы на духовно-нравственное состояние русского общества обращали внимание многие духовные светочи России XIX века. Так, в 1846 году святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский, направил Святейшему Синоду бумагу о сочинениях Д. И. Фонвизина. В ней митрополит пишет: «В текущем 1846 году изданы в свет и обращаются в народном употреблении сочинения Фонвизина, цензурованные в Санкт-Петербурге. В числе их два особо должно быть признаны вредными для веры и нравственности народной»[210]. Особенно митрополит выделяет два произведения Фонвизина: «Послание к слугам моим» и «Поучение в Духов день». По поводу первого он, в частности пишет, что оно «исполнено явного неверия, кощунства и совершенной безнравственности»[211]. Святитель обращает внимание на то, что по своему стилю безбожные произведения Фонвизина адресованы даже не образованному сословию, а простому народу, что особенно опасно: «Легко представить, как вредно распространять подобные сочинения в народе, особенно в классе людей, мало просвещенных, для которых, как можно предполагать по образу его изложения, оно и назначено автором»[212].

Имеется много свидетельств того, что святитель Игнатий (Брянчанинов) также с тревогой наблюдал вторжение в духовное пространство России чуждой Православию литературы. В. И. Мельник (доктор филологических наук, профессор МГПУ) отмечает: «Современник святителя Филарета, святитель Игнатий (Брянчанинов), описывает следующее печальное явление. Еще в начале XIX века большинство грамотных людей на Руси читали только Священное Писание и жития святых. Они были чисты и душой, и телом. Но позже, когда Игнатий (Брянчанинов) был уже священником, в моду вошло чтение романов. Те из читателей романов, кто после желали проводить жизнь благочестивую, обнаруживали в себе гибельное действие настроения, полученного предшествовавшим чтением»[213].

Святитель Феофан Затворник пишет, что богоборческое слово зазвучало в XIX веке и на русском языке: «Скорбно не одно развращение нравов, но и отступничество от образа исповедания, предписываемого Православием. Слышана ли была когда на русском языке хула на Бога и Христа Его?! А ныне не думают только, но и говорят, и пишут, и печатают много богоборного. Думаете, что это останется даром? Нет. Живый на небесех ответит нам гневом Своим и яростию Своею смятет нас»[214].

Приведу весьма жесткую оценку деструктивной роли культуры, искусства и художественной литературы в истории России, принадлежащую уже нашему современнику Виктору Острецову: «Что дает нам наличие целой когорты великих русских ученых, гениальных писателей (поэтов, композиторов, художников) для нашей национальной выживаемости, для нашей национальной воли к самоопределению и свободе? Будем откровенны, решительно ничего. […] Любят вспоминать Смутные времена и князя Пожарского вместе с купцом Мининым. Но в те времена люди не знали о наличии „великих и значительных“. Шли в ополчение с иконами, после поста и молебна. А под знаменами Чехова и образами Толстого спасать Отечество не пойдешь. Культурным будешь, интеллигентным и „с пониманием“ будешь, а жизнью своей единственной рисковать не станешь. Мы и не рискуем, сидим тихо. Именно эта культура сделала нас вялыми и безвольными. Итак, очевидно и наличие у нас великих имен в запасе, и великая литература, и великая музыка и много еще чего великого. Но никого всё это не вдохновляет и на бой не зовет. […] Мирская, внецерковная, цитатная и кумирная культура и не могла не дать такого эффекта – полного развала национального самосознания и национальной воли. Размазывания ее по страницам, цитатам, ненужным фактам и ученым рассуждениям. От того „избранные“ так талантливо нас грабят, что мы культурны их культурой»[215].