В начале было Слово, а в конце будет цифра

Взять, например, увлечение многих русских писателей и поэтов первой половины XIX века английским поэтом-романтиком Джорджем Гордоном Ноэлем Байроном (1788–1824). В Европе даже появилось литературное течение, получившее название «байронизм» (подражание Байрону). Оно перекинулось и на Россию. И Байрон, и байронизм – еще один шаг в деле разрушения христианства. Чего стоит, например, его мистерия «Каин» (1821), в которой он реабилитирует первого убийцу в истории человечества!

В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона есть даже довольно большая статья «Байронизм в русской литературе»[223]. Из нее мы узнаём, что «с именем английского поэта связано известное под именем байронизма литературно-общественное настроение, которое явилось результатом впечатления, произведенного на всю образованную Европу как гениальными произведениями Байрона, так его и своеобразной судьбой. Тем же словом „байронизм“ мы привыкли обозначать факты влияния поэзии Байрона на творчество наших поэтов, преимущественно Пушкина и Лермонтова. Знакомство русского литературного мира с Байроном относится к самому началу двадцатых годов. К этому времени русские поклонники Байрона имели уже в руках его „Чайльд-Гарольда“ и первые четыре песни „Дон Жуана“, не говоря уже о таких произведениях, как „Беппо“, „Гяур“ и „Шильонский узник“. Совершенство стихов, живость красок в картинах, которые с такой свободой набрасывал Байрон, и изящество иронии, которой дышит непринужденная беседа английского поэта с читателем о самых жгучих вопросах жизни и духа, волновавших мыслящий мир того времени, естественно влекли к Байрону общие симпатии; его поэзия субъективной меланхолии и мрачного протеста против сложившегося на свете порядка вещей находила себе отголосок во всякой отзывчивой душе. И прежде всего русской поэзии и вместе с тем русскому самосознанию нравилась эта субъективная меланхолия, или иначе, личная разочарованность, недовольство самим собой».

Байронизм достаточно негативно оценивался еще до революции. Но вот грянули «русские» революции, и пагубность увлечения русских литераторов Байроном стала еще более очевидной. А вот мнение современных авторов. Владимир Еремин (журналист и блогер) пишет: «Его (Байрона – В. К.) поэзия сильнейшим образом повлияла на творчество Пушкина и Лермонтова. Даже можно утверждать, что не будь Байрона, мир бы не увидел „Евгения Онегина“ и „Героя нашего времени“. Пушкин, по собственному признанию, „с ума сходил от Байрона“ и приближал образ Онегина к байроническим героям Беппо и Дону Жуану. „У нас одна душа, одни и те же муки“ – так Лермонтов говорил о Байроне и не скрывал того, что в Печорине пытался создать один из отечественных вариантов байроновского отшельника, а в Грушницком – пародию на типичного байронического героя»[224].

А вот мнение православного автора В. К. Романченко: «Вместо „байронизма“ и его влияния на русскую литературу не уместнее ли говорить о сатанизме как истоке подобного творчества? Печорины, онегины, рудины охвачены тем же мятежным духом, что и Байрон, готовые на любую, но только не христианскую смерть […] Байронизм, ницшеанство, романтизм, героизм, эстетика уродливого и безнравственного исходят из опустошенной души. Отсюда и революции – еще одна рана на теле вырождающейся цивилизации»[225].