В начале было Слово, а в конце будет цифра

Завершим выборочный обзор Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Выражаясь современным языком, рейтинг этого писателя в позднее советское время, когда понемногу его романы, повести и рассказы стали публиковаться в «толстых» журналах, «зашкаливал». Особенно среди интеллигенции, особенно среди творческой ее части, которая хотела подражать Михаилу Афанасьевичу и в творчестве, и даже в жизни. Краткая справка: М. А. Булгаков (1891–1940) – русский писатель, драматург, театральный режиссер и актер. Автор романов, повестей и рассказов, множества фельетонов, пьес, инсценировок, киносценариев, оперных либретто. Наиболее известные произведения Булгакова: «Собачье сердце», «Записки юного врача», «Театральный роман», «Белая гвардия», «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Иван Васильевич» и роман, принесший писателю мировую известность, – «Мастер и Маргарита», который был несколько раз экранизирован как в России, так и в других странах.

Ю. Воробьевский обращает внимание на «Театральный роман» Булгакова: «…рукопись „Театрального романа“, написанная без единой помарки, как бы под диктовку» (с. 281). А кто диктовал? – Тот же, кто диктовал и роман «Мастер и Маргарита».

Ю. Воробьевский называет этот роман «Евангелием от Воланда». Как мы знаем, Воланд – один из главных героев романа. Воланд – бес. Возможный прототип Воланда – Мефистофель Гёте. От этого персонажа Воланд получает имя[261], некоторые черты характера и множество символов, которые прослеживаются в романе Булгакова (например, шпага и берет, копыто и подкова, некоторые фразы и так далее). Первый вариант рукописи романа был автором уничтожен. Но Булгаков начинает его восстанавливать и в письме Викентию Вересаеву от 2 августа 1933 года пишет: «В меня… вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь (в Москве – В. К.), задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман»[262].

Наш известный православный литературовед Михаил Дунаев писал: «…ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса об Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно „угадал“ он давние события. Подобные книги „не угадываются“ – они вдохновляются извне. И если Священное Писание – Боговдохновенно, то источник вдохновения романа об Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления»[263].

Судя по всему, Михаил Булгаков был масоном-тамплиером и прошел процедуру «инициации», которая позволила ему установить устойчивый контакт с инфернальным «суфлером»[264]. Многих тайн творчества Булгакова мы не узнаем, поскольку, как пишет Ю. Воробьевский, «после смерти Сталина в печку быстро полетели „дяди федоры“ (дела-формуляры НКВД) на Булгакова и прочих масонов, таких серьезных, как Лиля Брик или Илья Эренбург» (с. 249).

«Мед» и «цикута» литературного творчества

Краткий выборочный обзор завершаю. Ожидаю, что у части читателей этот обзор может вызвать несогласие, протест и даже возмущение. Особенно у тех, кто был воспитан на классической русской литературе, которую в советской школе называли главным (или главнейшим) «духовным» достижением России и достоянием всего человечества.

Оппоненты будут приводить в качестве доказательства гениальные строки из разных произведений, наполненных высоким смыслом. Я не спорю, таких строк и даже страниц в русской литературе достаточно. Но, к сожалению, они могут быть смешаны со строками, страницами и целыми томами, наполненными ядом безбожия и даже богохульства. Имеет место своеобразная «духовная шизофрения». Читателю предлагают сладкий напиток с медом, но туда добавлена цикута (разновидность яда). Смесь меда и цикуты – образное сравнение, которое использовал святитель Григорий Палама (1296–1359) для объяснения, почему христиане должны с осторожностью относиться к светским наукам и философии. Он писал: «Мы никому не мешаем знакомиться со светской образованностью, если он этого желает, разве только он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от нее какой бы то ни было точности в познании божественного учения о Боге». И немного далее: «Итак, у светских философов есть и кое-что полезное, так же как в смеси меда и цикуты; однако можно сильно опасаться, что те, кто хочет выделить из смеси мед, выпьют нечаянно и остаток смертоносный»[265]. Безусловно, согласимся: философия представляет собой «смесь меда и цикуты».