В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

* * *

Тот достопамятный докторский банкет состоялся весной, лето прошло довольно спокойно в текущей работе, кстати — весьма продуктивно, в ожиданиях чего-то хорошего. Всё начало обваливаться осенью, подобно наказанию, предсказанному на пире царя Валтасара таинственной надписью — «исчислено, исчислено, взвешено, разделено». Недобрые предчувствия нашего «пира во время чумы» реализовались одно за другим в самом ужасном, хотя и вполне предсказуемом, виде.

Аделину арестовали в сентябре, Ваню сняли с должности в ноябре, докторскую диссертацию Валерия отклонили в декабре. Я не знал и до сих пор не знаю деталей той подковерной деятельности в верхах, которая привела ко всем этим событиям, но твердо уверен, что, по крайней мере, за первыми двумя катастрофами стояла Валентина Андреевна — это была ее месть Ивану Николаевичу за супружескую измену, которую она возвела в ранг предательства.

Я узнал об аресте Аделины от Иосифа Михайловича. Секретарь, помню, вошла ко мне в кабинет во время совещания с главными конструкторами и сказала на ухо, что меня спрашивает некто Иосиф Михайлович и что он настаивает на немедленном разговоре по неотложному делу. Я извинился, вышел в приемную и взял трубку.

— Здравствуйте, Иосиф Михайлович. Что случилось?

— Здравствуйте, Игорь Алексеевич. Нам нужно срочно встретиться.

— У меня сейчас совещание. Нельзя ли перенести встречу на вечер?

— К сожалению, нельзя.

— Что всё-таки случилось?

— Жду вас, Игорь Алексеевич, через час в Михайловском саду у Русского музея. Поверьте, я бы не стал отвлекать вас от работы по пустякам.

— Хорошо, я приеду…

Мне пришлось еще раз извиниться перед коллегами и уехать, поручив Галине Александровне подобрать удобное для всех время продолжения совещания.

Я оставил машину на набережной Екатерининского канала, пошел пешком вдоль набережной к храму Спаса на Крови и через ворота знаменитой решетки вошел в Михайловский сад. Был разгар осеннего листопада — в «багрец и золото одетые» вековые деревья обрамляли обширную поляну в красных, желтых и зеленых узорах, разлитых перед мощными белыми аккордами колоннады Русского музея. Красота здесь, хочется сказать банальное, — неземная, хотя, если вдуматься, — очень даже земная, на других планетах, наверное, невозможная. Сзади, прямо над причудливой решеткой и кронами деревьев, — золотые и бирюзовые купола Спаса, кровью рожденные, чудом уцелевшие. Такую красоту даже варвары-большевики пожалели, не взорвали — воистину красота спасает мир! Разворачиваем медленно панораму вдоль поляны в даль Марсова поля, к слиянию Мойки и Фонтанки, где начинается Летний сад. Еще чуть-чуть круче, и взгляд упирается в еще одно, противостоящее Спасу чудо, — изящные извивы Михайловского замка под золотым шпилем. Я шел на встречу с Иосифом Михайловичем, понимая, что ничего хорошего ждать от нее не следует, шел преднамеренно медленно, оттягивая тот момент, когда эта красота обернется уродливой реальностью, и, увидев его на скамеечке сада, подумал: «Красота, конечно, спасет мир, „жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе“».

Иосиф Михайлович выглядел постаревшим, я впервые заметил и обвисшую кожу его шеи, и красные пятна на щеках, как бывает у гипертоников. Он хотел было подняться навстречу, но я остановил его, присел рядом, пожал протянутую руку. Первая же его фраза была шокирующей, хотя, если вдуматься, я давно опасался чего-то подобного: «Аделину арестовали сегодня утром у нее дома». Мы некоторое время молчали, переваривая каждый по-своему смысл сказанного. Суть несчастья медленно доходила до меня, выталкивая из привычной колеи успокоительного неведения. За вывалившимся наружу отвратительным и раздражающим ведением кралось неискреннее, но спасительное самооправдание. Значит, Аделина не послушалась меня. Тогда, после банкета, я рассказал ей о предупреждении и угрозе Валентины Андреевны, я умолял ее быть осторожной и в отношениях с Иваном Николаевичем, и во всех этих делах с самиздатом. Но, судя по всему, Аделина вела себя недостаточно осмотрительно, а может быть, это уже не имело никакого значения — может быть, мстительное колесо было уже раскручено. И тогда… и тогда я не виноват…

— Где Аделина сейчас?

— Она в Крестах, на днях ей будет предъявлено официальное обвинение.

— В чем ее обвиняют?

— Банальная история… Я пока не знаю точно, но, по-видимому, ее собираются судить по статье 190–1 УК РСФСР «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Попросту говоря, за распространение антисоветской литературы.

— Цветаева и Мандельштам — антисоветская литература?