В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Магадан оказался вполне современным городом на океанском берегу в обрамлении красивых сопок на горизонте, с магазинами, приличной гостиницей, парой ресторанов и даже с троллейбусами на улицах. Зримых признаков земного ада я не обнаружил, ничто здесь внешне не напоминало о бывшей столице Гулага — ад, по-видимому, переместился в другие края. В центре города стояли дома в ампирном стиле позднесталинского неоклассицизма, построенные в 1950-е годы по проектам ленинградских архитекторов, на окраинах — обычные пятиэтажные хрущевки. Я спустился к бухте Нагаева, в которую когда-то приходил первый транспорт с заключенными. Бухта является частью огромного Охотского моря, которое простирается до Камчатки и северных Японских островов. Я впервые стоял на побережье Тихого океана, в его отдаленном глухом углу. Солнце, которое в это время года, как и в Ленинграде, заходит здесь лишь на несколько часов в сутки, скрылось за свинцовыми тучами. Таким же свинцово-серым было всё видимое пространство сурового Охотского моря с уходящими вдаль пустынными берегами Нагаевской бухты. Картина в целом была довольно мрачной. Мне стало тревожно и неуютно.

До отхода автобуса в аэропорт было еще два с лишним часа, я пошел на центральную почту и заказал разговор с Ленинградом — там было раннее утро, но Арон наверняка уже встал. «Ждите в течение часа», — сказала телефонистка. От нечего делать подошел к окошку «До востребования», на всякий случай показал паспорт и в ответ совершенно неожиданно получил телеграмму от Алисы. Как она сумела вычислить, что я зайду на почту в Магадане, осталось такой же загадкой, как и сама эта женщина. Алиса писала: «Есть возможность провести пару недель комфортабельном бунгало на берегу Волги в Плёсе. Встречаемся Горьком или Ярославле, дальше вместе пароходом. Сообщи время и место. Целую, твоя Алиса». Я подумал: «А почему бы и нет?» Мне давно хотелось побывать в Плёсе, посмотреть оригиналы левитановских пейзажей, если они, конечно, сохранились. Алиса обеспечит обслуживание во всех смыслах этого слова по высшему разряду. Сейчас же в аэропорту узнаю, как добраться до Горького или Ярославля, переоформлю билет и дам ей телеграмму до востребования в Саратов. Шальное, грешное течение моих мыслей было прервано громким объявлением, поставившим жирный черный крест и на моих планах, и на всей моей прежней жизни: «Ленинград, шестая кабина».

Слышимость была плохой, и я долго, по возможности громче, спрашивал: «Арон, ты слышишь меня?» Наконец он ответил:

— Игорь, это ты? Наконец-то ты появился, мы не знали, где искать тебя.

— Извини, Арон, здесь со связью большие проблемы, да и беспокоить вас с Наташей своими заботами не хотелось, но я…

— Игорь, немедленно возвращайся, у нас здесь… у нас несчастье, большое несчастье… Это касается… Это напрямую касается тебя…

Арон говорил каким-то непривычно жестким голосом, требовательно и даже угрожающе. Жуткие картины возможных несчастий возникли перед глазами. Я с трудом выдавил из себя: «Что случилось?» Арон молчал, и я в ужасе произнес еще только одно имя: «Катя?» Арон наконец ответил: «Екатерина Васильевна погибла…» В трубке зашумело, и я что-то кричал, пытаясь пробиться сквозь шумы, надеясь, что ослышался: «Арон, Арон, ты слышишь меня, что случилось?» Связь внезапно восстановилась, и Арон четко сказал: «Приезжай поскорее, я не хочу говорить об этом по телефону». Я почти заорал на него: «Нет, я должен знать это сейчас же…» Наконец он ответил почти спокойно, как уже давно переживший всё это: «Никто ничего толком не знает, Игорь. Всеволод Георгиевич пришел к нам на проходную, был сильно нетрезв, требовал позвать тебя… Екатерина Васильевна вышла и увезла его домой. Что там случилось — неизвестно… На следующее утро нашли три трупа…» Я выдавил из себя только одно имя: «Витя?» Арон ответил: «Нет, Витя в порядке, он сейчас у нас, Наташа оформляет опеку, потому что у мальчика не осталось родственников…» Я хотел еще что-то спросить, но Арон положил трубку.