В автобусе до аэропорта я еще не до конца осознал весь ужас случившегося и меру своей ответственности за этот ужас. По-настоящему плохо мне стало в самолете — голова кружилась, поташнивало… Из-за меня, по моей вине убита женщина… Единственная на всем свете женщина, бескорыстно и самоотверженно любившая меня… Другие женщины любили самих себя около меня, а она любила меня вопреки всему… Она вышла к убийце, чтобы прикрыть меня, чтобы замкнуть зло на себя… Мне было душно, не хватало воздуха… Когда самолет набрал высоту и разрешили отвязать ремни, я поднялся и, преодолевая слабость, направился было в туалет, чтобы обмыть горевшее лицо и вспотевшую шею холодной водой. Меня качнуло, я неловко схватился за спинку какого-то кресла, сорвался и рухнул в проходе. Прибежали две стюардессы, меня усадили на место, дали попить холодной воды, положили на лоб салфетку со льдом, кто-то поделился валидолом, немного полегчало. По радио командир корабля объявил, что требуется срочная медицинская помощь. Врач нашелся — по счастью им оказался ленинградец, работавший в кардиоцентре на проспекте Пархоменко. Он проверил мой пульс, послушал сердце, попросил оскалить зубы, пожать ему руку, дотронуться указательным пальцем до кончика носа, спросил, нет ли боли за грудиной, в плече и под лопаткой, дал две таблетки ношпы, потом сказал: «У вас, судя по всему, подскок артериального давления на почве нервного стресса, пульс напряженный и повышенный. Признаков инфаркта или инсульта я не вижу, но, если хотите, мы вызовем скорую при посадке в Братске и положим вас на обследование в местную больницу». Я умолил доктора не делать этого и довезти меня до Ленинграда: «Там, если не станет лучше, можете отправить меня в ваш кардиоцентр. У меня там знакомый доктор — профессор Щерба».
Так закончилось мое полукругосветное путешествие на Колыму: прямо из Магадана, не вставая с кресла и носилок, я попал на больничную койку в Ленинграде.
Глава 15. Лиссабон