«Как я их ненавижу…» — это сказал Сергей, стоявший с рюмкой водки у обеденного стола в квартире Иосифа Михайловича. На скулах его крупного лица играли желваки, а глаза яростно стреляли по сторонам, словно отыскивая тех, кого он ненавидел. «Это кого же мы здесь ненавидим?» — спросил Иосиф Михайлович, входивший в комнату. Сергей опрокинул в рот рюмку водки, слегка скривил рот и объяснил, кого он ненавидит: «Всех причастных… И выродка-пилота, убившего три сотни человек, и его командира на земле, и всех его начальников, которые по цепочке передавали друг другу людоедский приказ сбить пассажирский самолет… Всю преступную цепочку, начиная от самого главного…» Иосиф Михайлович сказал: «Ну, знаете, даже в преступной банде не все несут одинаковую степень уголовной ответственности. Кто-то отдает приказ, а остальные приказ исполняют… В случае преднамеренного заказного убийства наибольшему наказанию подлежат непосредственные исполнители и главный заказчик, вина остальных звеньев преступной цепочки считается не столь значительной…» Сергей налил и тут же выпил еще одну рюмку водки: «Не желаю в данном случает вникать в юридические тонкости… Меня как литератора здесь затронула моральная сторона этого кровавого деяния, лежащего, как говорил Ницше, по ту сторону добра и зла». Иосиф Михайлович возразил: «Ницше объяснял поведение человека естественной жаждой власти, откуда вытекало, что причинение страданий простому слабому человеку не является предосудительным. В рассматриваемом нами случае я не вижу субъектов, заинтересованных в подтверждении своей власти, за исключением, может быть, главного действующего лица. Остальные участники выполняли его приказ, возможно, и не соглашаясь с ним». Валерий Гуревич эмоционально воскликнул: «О, да — это обычная отговорка преступников… Нацисты все как один тоже ссылались на приказы сверху. Если их послушать, то в фашистской Германии был только один преступник — Адольф Гитлер, а все остальные просто вынуждены были выполнять его приказы». Я не выдержал и добавил: «А у нас в прошлом тоже был только один преступник — товарищ Сталин. Все остальные десятки миллионов палачей и стукачей ни в чем не виноваты — они лишь выполняли его приказы». Иосиф Михайлович не любил крайних точек зрения:
— Мне кажется, ваша позиция, господа, страдает односторонностью. Нельзя не учитывать озабоченность военных пролетом иностранного самолета над нашими ракетными базами на Камчатке.
— Позвольте возразить, Иосиф Михайлович… Эти базы являются большим секретом только для простого советского человека. Со шпионских спутников там уже давно всё зафиксировано — во всяком случае, всё, что их интересует. Использовать гражданский самолет для подобного шпионажа — это глупость, на которую даже «тупые» американцы и корейцы не способны.
— Нам, Игорь Алексеевич, вероятно, не всё известно…
— Конечно, не всё — нас ведь здесь за дураков держат… Но я, на самом деле, согласен, что точка зрения Сергея отдает крайностью — уж извини, Сережа. Если вся пресловутая цепочка состоит сплошь из одних преступников, то как быть с теми, кто создал для них смертельное оружие?
— Создавшие, вложившие и запустившие виновны в равной степени, — едва ли не прорычал Сережа. — Те, кто делал оружие для преступного режима, сами участники этого преступления.
— Видите ли, дорогой мой обвинитель, — сказал Иосиф Михайлович, — в таком случае круг подозреваемых расширяется настолько, что обвинение теряет конструктивный смысл.
— Более того, в таком случае тебе, Сережа, следует включить в преступную группу меня и Валерия…
— Что ты имеешь в виду?
— Вынужден разгласить секрет огромной государственной важности: мы с Валерием придумали кое-что для конструкции радиостанции, использованной в сбившем корейский авиалайнер истребителе. Подозреваю, что именно с помощью той радиостанции летчик получил приказ на запуск ракеты от своего командира…