В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Второй акт пьесы открывается сценой в кабинете директора Института информационных проблем. Рабочий с инструментами на боку с помощью приставной лестницы меняет портрет Брежнева на портрет Андропова. Перед сидящим в кресле директором стоит навытяжку немолодой доктор наук — как видно, весьма авторитетный в своей области. Смущаясь, он мямлит, что написать отрицательный отзыв на диссертацию Гуревича затруднительно, поскольку она содержит важные и всем известные результаты, которые к тому же позволили решить трудную задачу надежной передачи информации на борт сверхзвуковых бомбардировщиков. Директор института выговаривает доктору наук, что бомбардировщики к данному случаю не имеют никакого отношения, поскольку отзыв просил дать сам председатель комиссии ВАКа, «генерал-майор авиации, между прочим, рекомендации которого, как вы понимаете, мы не можем игнорировать». Доктор наук тем не менее писать отрицательный отзыв отказывается и, пятясь к двери задом, уходит. Директор вызывает секретаршу и просит ее пригласить молодого доктора наук, имя которого он запамятовал. «Того, — поясняет директор, — который недавно утвержден ВАКом».

Третий акт, первая сцена — курительная комната ВАКа, где Гуревич ожидает вызова на повторное заседание, курит. С ним жена, пытающаяся отвлечь его от мрачных мыслей всевозможными посторонними разговорами, но он нервничает и выходит из комнаты в туалет. В курилке появляются два члена комиссии, закуривают, и один наставляет другого: «Сейчас будет дело Гуревича… Ты, главное, не давай ему рта открыть… Если он начинает говорить по делу, прерывай и задавай следующий вопрос». Перекурив, они уходят… Появляется Гуревич, жена рассказывает ему о только что услышанном, он взрывается и выбегает из курилки. Третий акт, сцена вторая — кабинет одного из заместителей председателя ВАКа при Совмине СССР. В кабинет влетает Гуревич, сзади слышны крики секретарши, что… ан… алыч никого не принимает. «Прошу принять мое заявление об отказе от сотрудничества с вашей организацией», — выкрикивает диссертант… ан… алыч, вальяжный спортивного вида господин с густой седоватой шевелюрой, доктор наук, профессор, спокойно указывает на стул: «Да вы садитесь, товарищ… Успокойтесь и объясните, в чем дело». Гуревич садится, с растяжкой произносит свою фамилию и рассказывает о всех перипетиях докторской диссертации, включая только что имевшую место сцену в курительной комнате. Профессор спокойно («повидал он на своем веку таких нервных французов») говорит: «Высказывания отдельных лиц не являются основанием для обвинений уважаемой авторитетной комиссии в необъективности. Тем не менее, учитывая ваше состояние, я своей властью переношу рассмотрение вопроса на более поздний срок — это даст вам возможность подготовить дополнительные отзывы и справки о внедрении». По его звонку входит секретарша с блокнотом в руках, готовится записать распоряжение начальника. Гуревич, однако, резко встает и со свойственной сионистам наглостью заявляет: «Моя диссертация не нуждается в дополнительных отзывах и справках. Я не желаю участвовать в этом спектакле, превращенном вашими сотрудниками в травлю. Поэтому не утруждайте себя — я только под конвоем появлюсь в этих стенах».

Четвертый акт, возможно, и не нужен, но в жизни он был разыгран Бэллой и мной тем вечером на кухне квартиры Иосифа Михайловича. «Что вы собираетесь делать?» — спросил я у нее.

— Валеру пригласили на третье слушание дела, но он отказался ехать.

— Они приняли решение без него?

— Они пригласили вместо Валеры Артура Олеговича, поскольку он является сейчас председателем Ученого совета. Никто не знает, о чем с ним говорили, но он сказал, что диссертацию Валеры окончательно отклонили.

— Артур пытался отстоять своего коллегу?

— Не знаю… Похоже, он получил мощный втык за потворство подобным диссертантам, вплоть до угрозы прекращения деятельности Совета. Думаю, что Артуру не дали рта открыть. С ним поступили так же, как они хотели поступить с Валерой.

— Что вы собираетесь делать, если не секрет?

— Какой там секрет, Игорь… Валера увольняется с предприятия, и мы сразу же подаем на выезд в Израиль. Валере, конечно, откажут, но он морально готов стать безработным отказником. Я надеюсь сохранить работу в конторе Иосифа Михайловича. Слава богу, работа не секретная. Перебьемся, пока не разрешат выезд…

— Может быть, не следует так торопиться? Не сомневаюсь, что Валеру возьмут в Институт математики — там же не такие идиоты, как в нашем ведомстве.

— Всю жизнь искать место, где нет идиотов-антисемитов, ты знаешь, как-то утомительно… Валера чувствует себя в этой стране человеком второго сорта, не верит, что здесь что-то изменится. И я не верю… Тебе, наверное, трудно понять, что значит всё время быть человеком второго сорта.

— Почему же трудно, совсем даже не трудно… Я в некотором смысле тоже человек второго сорта, как и любой другой, кто не поддерживает этот режим. Хорошо понимаю и тебя, и Валерия. Просто… просто не хочу, чтобы такие люди уезжали, — здесь же создается творческий вакуум…