В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Утром, был воскресный день, Аделина захотела заехать ко мне домой. «Это еще зачем?» — удивился я. Она ответила: «Хочу посмотреть твоего сына. На память… Может быть, увижу его через много лет уже взрослым человеком». Витя встретил нас радостно, бросился мне на шею с криком: «Ура, Игорь пришел! Поедем на футбол, ты обещал…» К Аделине Витя отнесся с интересом — видно было, что красивая женщина ему нравится. Когда мы отпустили няню, Аделина вдруг спросила, обращаясь к нам обоим: «Угостите даму кофе?» Витя вопросительно уставился на меня. «Да, конечно, сейчас пойду приготовлю», — поспешно ответил я. «Нет, нет… Я сама приготовлю, а Витя мне поможет, — не правда ли, Виктор?» Витя, не спускавший восхищенного взгляда с Аделины, согласно кивнул, и они ушли на кухню. В дверях Аделина сделала мне знак — мол, не мешай нам. Я остался в столовой, но невольно прислушивался к разговору на кухне. Аделина о чем-то расспрашивала Витю, он негромко отвечал. Вдруг она спросила громче, чем прежде: «Твой папа сам готовит тебе завтрак?» Я похолодел, представив самый худший из возможных ответов… Наступила тревожная тишина, потом звук передвигаемой посуды, и, наконец, Витя ответил, тоже громче, чем прежде: «Мне готовит няня… Мой папа ученый, у него нет времени готовить на кухне». Я замер в ожидании продолжения… Аделина снова спросила: «А уроки папа помогает тебе делать?» Вновь наступившая пауза перед Витиным ответом была решающей в моей судьбе. Он, видимо, сам волновался и произнес ее с легким заиканием: «Мой п-п-апочка всегда мне п-помогает». Это была победа — Аделина помогла сделать то, о чем я мечтал с первой встречи с сыном. Я бросился в ванную, чтобы скрыть свое потрясение от этого простого слова «папочка», смыл с лица холодной водой тревожные и всё еще непривычные для меня знаки запоздалой сентиментальности… Завтра же съезжу на могилу Кати — она должна знать, что у ее сына теперь есть подлинный папа.

Так прошло «прощание по-настоящему» с моей Аделиной. Ко всему незабываемому, что было у меня с ней, добавился этот самый незабываемый штрих с Витей. «Если и есть какая-либо замена любви, то только память о ней». У меня оставалась память, мы попрощались навсегда, и казалось, что это так и только так…

Третьей уехала в Израиль Аля. Так получилось, что из всех официальных вызовов из Израиля для семьи Кацеленбойген, до их квартиры дошел один-единственный на имя Али. Было ли это издевательской уловкой компетентных органов или их случайным недосмотром по халатности, никто никогда не узнает, но именно так повернулось колесо судьбы. Арон в сердцах хотел выбросить документ в помойное ведро, но… Аля воспротивилась этому. Она внимательно вгляделась в красиво оформленный документ со всевозможными печатями, сказала, что выбросить его всегда успеется, и ушла в свою комнату. На следующий день, за ужином, Аля с этим документом в руках произнесла перед семьей историческую и судьбоносную речь, о которой мне потом много рассказывали со смесью горечи и гордости ее родители. Смысл этой, к сожалению, полностью утерянной речи можно передать следующими краткими тезисами. Тезис первый: она, Аля Кацеленбойген, приняла твердое решение воспользоваться внезапно предоставленной ей возможностью подать заявление на выезд в государство Израиль на постоянное жительство. Тезис второй: она не сомневается, что скоро получит разрешение, поскольку «у них нет абсолютно никаких формальных оснований отказать лично ей». Тезис третий: в Израиле у нее будет возможность немедленно добиться вызова остальных членов семьи, в том числе путем протестного обращения к известным сенаторам американского Конгресса. И тезис четвертый, как она сказала, самый главный: ее самостоятельный отъезд, учитывая папину ситуацию, является единственной возможностью сдвинуть с мертвой точки проблему эмиграции всей семьи, проблему будущего для Даника и т. д. Этот меморандум девушки вызвал семейную бурю. Арон разругал ее за безответственность и сказал, что отпустит девочку одну в чужую страну только через свой собственный труп. Наташа нервно расспрашивала дочь, как та видит свою жизнь в Израиле без семьи. Аля отвечала, что не пропадет — у нее уже есть там друзья по Ленинграду, что ей обещали помочь поступить на факультет общественных наук Бар-Иланского университета и даже получить там стипендию. «Да к тому же, — добавила она, — вас вскоре отпустят ко мне». Даник восхищенно смотрел на сестру и произнес только одно слово: «Круто!» Когда семейная перепалка закончилась и все отправились спать, Наташа пришла к Але, обняла ее, расплакалась и сказала: «Я знала, что таким будет твое решение, я горжусь тобой!» Потом постепенно все свыклись с тем, что Аля уедет одна.