В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Итак, собрание началось с выступления секретаря парткома факультета — доцента и кандидата наук, к слову сказать. Он объяснил коммунистам, что дочь профессора А. М. Кацеленбойгена, предав родину, уехала в государство Израиль, которое, как известно, является «центром мирового сионизма, оплотом еврейского буржуазного национализма и агентурой американского империализма». Секретарь подчеркнул, что задача парторганизации — перекрыть все пути проникновения ползучей сионистской заразы в наши ряды. Затем было предоставлено слово «виновнику торжества». Арон очень кратко сказал примерно следующее: его дочь — взрослый самостоятельный человек; это исключительно ее выбор, на который он как отец повлиять никак не мог; ее отъезд вызван чисто личными причинами и не имеет никакого отношения к сионизму. На заданный из зала вопрос, осуждает ли он поступок дочери, обвиняемый повторил, что это не его выбор, и не имеет никакого значения, осуждает он этот не свой выбор или нет. Арон отказался осудить дочь, как того требовал от него зал, и ограничился тем, что «огорчен отъездом дочери». Выступавшие после него подчеркивали, что коммунист A. M. Кацеленбойген не осознал чудовищности предательского поступка своей дочери, которой советский народ дал образование и работу по специальности, и требовали исключить его из партии. Еще все единодушно просили администрацию уволить профессора из института: «Человек, не сумевший воспитать свою дочь честным гражданином нашей социалистической Родины, не может быть допущен к воспитанию молодежи». Особенно сильное впечатление произвело выступление доцента Рабиновича. Он сказал, что каждый советский человек еврейской национальности должен внести свой личный вклад в борьбу с сионизмом. «Мои дочери, — подчеркнул доцент, осуждающе обратившись в сторону Арона, — замужем за людьми с исконно русскими фамилиями. Так они воспитаны, и я счастлив, что являюсь последним Рабиновичем в нашем роду. Таков ответ моей семьи сионизму». Выступивший последним ректор института попытался смягчить безжалостно суровый настрой коммунистов. Он сказал, что не согласен с тем, что Арон Моисеевич якобы чего-то не осознал: «Товарищ Кацеленбойген не пытался скрыть случившееся в его семье, он сам поделился с товарищами по партии своей бедой». Далее ректор пояснил, что товарищ Кацеленбойген, безусловно, будет отстранен от преподавательской работы с пересмотром его должностных обязанностей, но рекомендовал по партийной линии ограничиться строгим выговором с занесением в личное дело. «Сами знаете: дети, к сожалению, не всегда слушаются нас», — резюмировал ректор. Вспомнив о своих непутевых детях, коммунисты единогласно согласились с ним.

Вскоре после этого собрания Арона отстранили от чтения лекций и перевели с должности профессора кафедры на должность ведущего научного сотрудника моей лаборатории — так я внезапно стал начальником своего учителя и научного шефа. Нельзя не признать, что репрессивные меры партии в отношении Арона послужили на пользу отечественной науке, — он мог теперь полностью посвятить себя нашим научным разработкам. За несколько лет до отъезда Арона мы сделали очень много и в публикациях, и в оформлении ряда технических идей, которые впоследствии получили развитие и широкое использование в реальных системах. Я знал, что в библиотеке института будут уничтожать книги Арона, и, чтобы предотвратить это, превентивно забрал всё в лабораторию. Но предотвратить вымарывание ссылок на его книги и учебные пособия из лекционных программ я, конечно, не мог…