В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Тогда в зеленогорском ресторане всё было иначе благодаря Аделине. Конечно, поначалу нас не впустили. Массивный вышибала сказал, что «местов нету», хотя через стекло дверей мы видели, что зал полупустой — как обычно места держали для блатных. Аделина объяснила стражу, что если он немедленно не позовет администратора, то будет иметь дело с… Здесь она сделала такое лицо, из которого охранитель сам додумал, с кем он будет иметь дело, и в его глазах, до того бесчувственно глядевших вдаль поверх наших голов, появились признаки мыслительного процесса. Он просунул голову между створками дверей и позвал кого-то. Вскоре вышел представительный мужчина с осмысленным выражением лица. Аделина отвела его в сторону, показала какую-то бумажку и что-то тихо сказала, кивнув в мою сторону. Мужчина с любопытством взглянул на меня и широким жестом пригласил в ресторан, где нам тут же дали отдельный столик в тихом углу. «Что ты ему сказала?» — сгорая от любопытства, спросил я. Аделина, оглядевшись, тихо объяснила: «Ничего особенного, не бери в голову… Я сказала, что разрабатываю тебя как американского шпиона по заданию госбезопасности… И что мне нужен уединенный столик без прослушки. Администратор понял, что я гэбэшная проститутка и… — сам видишь результат».

Тот вечер запомнился надолго… Хорошего коньяка не оказалось и пришлось пить водку — правда, холодную и под приличные закуски. Я попытался выложить все накопившиеся претензии — про поэтов, с которыми она мне «подло изменила», про невнимание к моим семейным делам, про американское замужество и много еще чего… Но Аделина предложила не заниматься взаимными претензиями, которых, как она сказала, у нее не меньше, чем у меня. Я собрался было возразить, но тут Аделина буквально обезоружила меня ключевой фразой того вечера: «Я хочу иметь последнее любовное свидание на родине с тобой… Вникни, милый друг, — последнее и только с тобой… Разве это не перекрывает все мои прегрешения перед тобой?» Я сломленно проговорил, что, мол, конечно, горжусь почетной ролью последнего из могикан, но сомневаюсь в истинности этой роли при наличии мужа и тому подобного… Она вспыхнула: «Оставь, Игорь, насчет мужа — это вообще не по теме», а потом сентиментально добавила: «Неужели ты, Уваров, так и не понял, что на родине я любила по-настоящему только тебя, а все остальные были из разряда временных увлечений или вынужденных посадок?» Остаток того вечера в ресторане прошел после этих слов Аделины замечательно. Мы танцевали танго, вспоминали счастливые дни на Колыме, она рассказывала о своих планах в Америке: «Устроюсь там, перетащу маму… Отец, как ты знаешь, скончался в этом году». Я спросил о Достоевском. Аделина сказала, что практически закончила рукопись исследования дневников писателя: «Теперь надо переслать ее на Запад, а в Америке я сразу же представлю работу, как диссертацию, в Йеле. Там интересуются такими исследованиями — я уже списалась с ними».

В гостиницу мы заявились в полночь. Это была единственная в Ленинграде и окрестностях гостиница, где можно было снять номер людям с ленинградской пропиской в паспорте, да еще не состоящим в законном браке. Сделать это было нелегко — спрос непомерный, но Аделина сделала… Девица на приеме забрала паспорта и, профессионально оглядев нас, сказала деловито, с пониманием: «Могу предложить комнату с душем, но там кровать только полуторная… Устроит вас?» Нас полуторная кровать — это странно-нелепое изделие советского мебельпрома — вполне устроила…