В объятьях зверя (СИ)

В какой-то момент Елена опустила глаза на надпись на запястье. Елена никогда не любила татуировки: они всегда ассоциировались у нее с чем-то грязным, запретным, потому что с самого детства представление о них было связано с тюрьмой. Этот стереотип усилился, когда она познакомилась с Тайлером, чьи татуировки-рукава выглядели настолько зловеще, что представлялись какими-то мистическими, сверхъестественными. Но сейчас фраза, выведенная на запястье, не вызывала никакого отвращения — наоборот, какой-то необъяснимый трепет и благоговение. Гилберт провела пальцами по четко очерченным буквам, едва касаясь их. «Пока дышу, надеюсь». Эти слова Овидия были знакомы Елене очень давно, но, наверное, только сейчас они обрели для нее истинный смысл. Она была опустошена, разбита и загнана в угол, как маленький беспомощный зверек, которому неоткуда было ждать спасения. Стефан день за днем наносил ей удары гораздо страшнее физических издевательств. Но все это время будто бы кто-то посторонний все равно оставлял в глубине ее души веру: есть другая жизнь, другой мир, где нет места боли. Это чувство было необъяснимым, совершенно нелогичным, но, тем не менее, оно жило в сердце. И именно оно помогало держаться на плаву. Стефан мог лишить Елену всего, но ему так и не удалось погасить в ее сердце этот маленький огонек, который иногда совсем ослабевал, а сейчас вспыхнул ярким сильным пламенем, превратив надежду в уверенность.

— Деймон, — вдруг негромко позвала Елена, и он, отвлекшись от своего смартфона, подошел к ней. — А Джереми может… Превратить этот рисунок в настоящую татуировку?

Деймон пристально посмотрел на нее, склонив голову чуть набок.

— Ты действительно этого хочешь?

— Да.

И теперь Деймон понимал, что это не сиюминутная прихоть и не результат выпитого алкоголя. Это осознанное решение, потому что этот рисунок значил для Елены гораздо большее, чем он мог себе представить — он видел это по ее глазам. Быть может, именно эти буквы в замысловатых узорах, сложившиеся в простые, но такие нужные слова, это и есть ее первый шаг к той жизни, о которой она так долго мечтала.

Следующие пять дней пролетели как один и, чем ближе был день отъезда, тем тоскливее у Елены становилось на душе. Уже сейчас она понимала, что ей даже не столько грустно прощаться с приветливым солнечным Лос-Анджелесом, который подарил ей так много впечатлений и познакомил с прекрасными ребятами в лице Бонни и Кая, сколько тяжело осознавать, что теперь она снова будет жить одна. Как и раньше, она сможет видеть Деймона только по выходным. Вот только если пару месяцев назад эта мысль вызывала облегчение, то теперь от нее было так тоскливо, как это обычно бывает в детстве, когда ты проводишь все лето с родственниками, которых видишь очень редко и скучаешь по ним: ты прыгаешь с тарзанки, пропадаешь целыми днями на пляже, катаешься на водных лыжах, они разрешают тебе есть мороженое в любых количествах и даже ложиться спать далеко после двенадцати, — но лето пролетает очень быстро, и приходит время возвращаться домой. Там тебя ждут родители и друзья, но раз за разом все равно так нестерпимо хочется вернуться в эти летние дни. За это время Елена не просто привыкла к этому человеку — она будто бы стала с ним единым целым, словно кто-то связал их тысячами незримых, но невероятно крепких нитей. Она не знала, когда наступил момент, когда представить жизнь без него стало трудно. Ей казалось, что она знала его очень давно. Еще задолго до того, что объединило их, до встречи со Стефаном, до переезда в Нью-Йорк. Всю жизнь.