В объятьях зверя (СИ)

Елена и Деймон выезжают из Лос-Анджелеса в четверг утром, чтобы к воскресенью уже оказаться в Нью-Йорке. В этот раз они останавливаются разве что на заправках и в придорожных мотелях, чтобы провести там ночь, а затем снова отправиться в путь, но даже такая дорога не кажется скучной. Они по-прежнему разговаривают обо всем на свете, смеются, и в такие моменты тоска отпускает. В какой-то момент Деймон находит в бардачке несколько дисков с музыкой, и они с Еленой решают опробовать их все. Электро, инструментал, рэп, поп, самые популярные композиции последнего десятилетия, музыка двухтысячных, навевающая ностальгию, ретро восьмидесятых и девяностых — на дисках оказываются записаны песни, кажется, абсолютно на любой вкус и настроение. Однако у Елены начинают бежать мурашки, когда из динамиков она вдруг слышит первые аккорды своей любимой песни — Love To Hate You группы «Erasure». А когда Деймон делает громкость больше и начинает подпевать, ей кажется, что она попадает в какую-то нирвану — в голове не остается никаких мыслей — только любимый мотив, музыка и слова песни, которые она давно знает наизусть. Деймон, видя ее реакцию, улыбается и вскоре Елена, забыв о стеснении, начинает петь вместе с ним. Они по-разному понимают и воспринимают эту музыку, но все равно находятся на одной волне и получают настоящий кайф ото всего происходящего. Окна в машине открыты, ветер, дующий в них, становится сильнее за счет большой скорости хода, а в окнах проносятся виды Гранд Каньона, и кажется, что кровь вот-вот вскипит.

Чем ближе они подвигаются к Нью-Йорку, тем холоднее становится на улице и тем меньше солнца возможно увидеть днем. Приближение осени здесь ощущается гораздо сильнее, чем на Западном побережье, но Елена за свои годы жизни в этих местах уже привыкла к такой погоде. Деймону все чаще начинают звонить из офиса, и он уже с энтузиазмом переключается в «рабочий» режим — раздает указания, отвечает на вопросы, с кем-то яростно спорит. Они приезжают в Вест-Вилледж в воскресенье вечером, и поначалу Елене даже становится непривычно от видов тихого безмятежного городка: за это время она уже успела привыкнуть к шуму грохочущих баров и огням небоскребов. Дома Деймон задерживается от силы на час, лишь попив чаю и, попрощавшись с Еленой, снова отправляется в путь, чтобы вернуться в Нью-Йорк, пока не стемнеет. В эту ночь она еще долго не может заснуть: дома кажется слишком тихо и пусто. Она невольно вспоминает о Деймоне и сама пугается своих мыслей о нем. Это странно и, может быть, неправильно, и Елена пытается убедить себя в том, что это — просто следствие ее эмоциональности и впечатлительности, а еще — проведенного вместе отпуска. Однако бороться с самой собой оказывается трудно.

Наверное, впервые за долгое время Деймон был не рад возвращению домой. Всего за каких-то полтора месяца он так отвык от пустоты дома и холостяцкой жизни в целом, что теперь возвращение к этому сводило скулы будто бы кислотой. Как бороться с этим, он пока не знал, но его спасением стала работа. Каждый день — новые люди, важные встречи, решения, от которых зависит слишком многое, — все это увлекло его, как сильнейший водоворот, и он не ожидал каких-то глобальных изменений в своей жизни в ближайшее время. Однако за него все решил один звонок.

В понедельник вечером, когда уже Деймон собирался домой, на его мобильнике раздался сигнал входящего вызова, и, взглянув на экран, он немало удивился: на нем высветился телефонный номер Грейсона. Отец никогда не звонил ему, не интересовался его жизнью, не спрашивал о планах и последних новостях. Деймон привык к этому. Именно поэтому звонок Сальваторе-старшего сильно его насторожил, и это подтвердилось его холодным тоном, которым он попросил заехать к нему после работы. Деймон не понимал, что произошло, но просьбу отца решил выполнить.

Когда Деймон появился на пороге родительского дома, Грейсон даже не поздоровался с ним, а лишь едва заметно кивнул и сказал ледяным тоном: «Проходи».

— Грейсон, что-то случилось? — терзаясь нехорошими предчувствиями, спросил Деймон, когда зашел вслед за отцом в просторную гостиную.

Грейсон на протяжении какого-то времени молчал, и в поразительной тишине, царившей в помещении, в которой раздавалось только негромкое постукивание каблуков туфель Грейсона и скрип половиц, казалось, можно услышать стук собственного сердца. Наконец, мужчина повернулся к сыну и с ядовитой усмешкой с плохо скрываемым отвращением спросил:

— «Что случилось»? А ты сам не хочешь рассказать?

— О чем?

Грейсон плотно сжал губы и в упор посмотрел на сына, однако на лице у Деймона не дрогнул ни один мускул. Он не боялся.

— Ну, наверное, о том, каково это — спать с женой брата.