Деймон сам не помнил, как добрался до дома: он не видел никого и ничего вокруг, и даже боль от рассечения уже почти не ощущалась. Он словно бы был оглушен — схожие чувства обычно испытываешь, когда тебя накрывает волна и ты с головой уходишь под воду. Деймон даже не мог понять, какое чувство в нем сильнее — злость на Стефана за то, что нашел слабое место и, наплевав на все принципы, ударил именно туда, и на Грейсона, который упорно отказывался хотя бы попытаться увидеть что-то кроме того, что он считает правдой, или невероятная обида и в глубине души даже какая-то — может быть, не совсем осознанная — ревность оттого, что отец в который раз предпочел встать на сторону племянника, а не сына. Так было всегда — кажется, Грейсон и правда считал Стефана своим вторым сыном. Он гордился его успехами, как своими собственными, не раз называл его «надеждой семьи» и постоянно противопоставлял племянника Деймону. Вспыльчивый, эгоистичный, самонадеянный, совершенно неуправляемый и всегда казавшийся Грейсону жутко безответственным Деймон, намного больше, чем работу, любивший шумные вечеринки и девушек, действительно был совершенно не похож на спокойного, с самого детства рассудительного, трудолюбивого и слывшего добряком Стефана, которого старший брат часто в шутку называл занудой. Сначала Деймона это раздражало и вызывало в нем нестерпимое желание действовать вразрез со взглядами и привычками Грейсона, чтобы достучаться до него и показать, что таким, как Стефан, он все равно никогда не станет. Однако время шло, Деймон взрослел и все больше отдалялся от родителей и в особенности — от отца, и постепенно детская обида отпускала его. Но не потому, что он смог простить слабость Грейсона — со временем ему просто стало безразлично его мнение. Однако сейчас, когда ситуация была гораздо серьезнее, чем негласное соперничество за уважение Грейсона, и от нее начала зависеть чья-то жизнь, эта обида вернулась и ударила с троекратной силой тем мощнейшим потоком эмоций, которые очень трудно даже просто описать словами и противостоять которым не было сил. Быть может, Грейсона можно было оправдать: по сути, он сам стал заложником сложившейся ситуации, поддавшись и поверив в игру Стефана, как когда-то поверила Елена. Как когда-то верил в нее и сам Деймон. Однако почему-то делать это сейчас совершенно не хотелось.
За то время, что Деймон добирался до дома и обрабатывал рассеченную бровь, самые сильные эмоции пошли на спад, но легче от этого не становилось. Он думал, что это лишь красивые метафоры из каких-нибудь романов девятнадцатого века, но грудь настолько сильно стягивало от какой-то необъяснимой тоски и отчаяния, что, казалось, становилось даже тяжелее дышать. Деймон хотел остаться дома, но теперь он знал единственный способ справиться с этим гнетущим чувством. Он чувствовал: ему нужно в Вест-Вилледж. Хотя бы полчаса, но просто побыть рядом с той, которая за прошедшие полтора месяца сумела вернуть в его сердце гармонию. Наверное, эта девушка сейчас была единственной на свете, которая могла хоть как-то помочь ему.
— Деймон?..
Увидев Деймона на пороге дома в десятом часу вечера, Елена испугалась. Они попрощались на мажорной ноте, но сейчас на его лице не было ни намека на улыбку, он выглядел очень сосредоточенным и, было видно, старался скрыть свои эмоции.
— Что случилось? — спросила Елена, впустив его в дом и увидев, что его бровь заклеена медицинским пластырем. — Почему у тебя?..
Договорить ей Деймон не дал.
— Елена, у меня был дерьмовый день и я очень устал, — сказал он. — Давай посмотрим какой-нибудь фильм? Неважно, какой. Прошу.
Девушка взглянула в его глаза, которые действительно были очень уставшими, но это была далеко не та усталость, которую ощущаешь после тяжелого рабочего дня — она была намного тяжелее. Взгляд Деймона умолял, и, увидев его полные тоски и какой-то необъяснимой боли голубые глаза, Елена почувствовала, как по коже пробежали мурашки. По ним она понимала: сейчас ему нужен вовсе не фильм. Ему нужно, чтобы она была рядом.
Елена несмело кивнула и поставила в DVD-проигрыватель диск с фильмом «Укрощение строптивого», который они так и не досмотрели в Лос-Анджелесе. Он шел чуть больше полутора часов, но за это время Елена не смогла хотя бы на минуту отвлечься и подумать о том, что происходило на экране. Она украдкой наблюдала за Деймоном. Он сидел рядом с ней на диване, сцепив руки в замок и облокотившись на колени, плотно сжав губы и тяжело дыша. Забавные моменты, над которыми он смеялся в полный голос раньше, теперь у него лишь изредка вызывали снисходительную улыбку. В каждом мускуле его тела, даже в самом незначительном движении и взгляде чувствовалось напряжение. Елена не понимала, что произошло, но не осмеливалась спросить его о чем-то и надеялась, что он сам обо всем расскажет.