В объятьях зверя (СИ)

Ему нужно было время, чтобы успокоиться, но вскоре он все равно уехал в офис. Елена, чтобы немного прийти в себя, отправилась в душ. Хотелось смыть хотя бы часть того, то она сейчас чувствовала, забыться, отключить любые эмоции. Она несколько минут стояла под прохладными струями воды, ощущая, как по коже пробегают мурашки и руки и ноги постепенно холодеют из-за разницы температур. В душе, умом понимая, что это, конечно, не так, Елена после всего рассказанного Стефаном все равно начала чувствовать себя действительно отчасти виновной во всем произошедшем, и от этого становилось еще хуже. От потрясения мысли путались. Поверить в то, что Джон, по природе своей очень добрый человек, согласился пойти на убийство, было невозможно, но все ее предположения о том, что эта автокатастрофа — просто стечение обстоятельств, разбивались о реальность. Но она не держала зла на своего отца: что бы ни делали ее родители, для Елены они всегда будут самыми любимыми, самыми дорогими людьми.

Внутри Елене было жаль Стефана — на какое-то время она будто бы забыла, что из-за него погиб её дядя. Но с другой стороны, становилось понятно: он действительно не отпустит ее и сделает все, чтобы сломать жизнь ей. Свою жалость к нему она старалась в себе перебороть, чтобы не купиться на его ложную, лишь видимую невинность снова. Елена оказалась в сложном лабиринте, выхода из которого пока не было видно.

Пока Елена была в душе, на кухне завтракал Энзо, жуя какой-то бутерброд и запивая его кофе. Напрасно он думал, что работа со Стефаном пройдет для него бесследно. С тех пор, как он начал работать в этом доме, Сент-Джон потерял всякий покой: с каждым днем слышать крики и видеть кровь на ранах Елены, которые наносил ей Стефан, было все сложнее — он не понимал, в чем перед хозяином провинилась эта молодая девчонка, которая так его любила и подарила ему дочь. Все сильнее хотелось уйти куда-то из этого дома, стены которого, казалось, давили на него и где атмосфера была пропитана слепой ненавистью. Вот только куда теперь ему было уходить? Семья, родители, которым пришлась не по нраву жизнь в США, были далеко — в Италии. А здесь, в Нью-Йорке, не было дома, в котором бы его ждали, за исключением дома Сальваторе — и то лишь для того, чтобы воплотить в реальность все его безумства. Да и как он теперь уйдет? Стефан уже точно не даст ему так просто это сделать: слишком много успел увидеть Энзо за этот короткий промежуток времени.

Парень думал об этом всем, ловя себя на мысли, что, вопреки всему, Елену ему очень жаль. Было в ее запуганном, но таком добром взгляде больших карих глаз что-то такое, что говорило ему: она ни в чем не виновата.

Из раздумий Энзо вырвал детский крик, доносившийся из комнаты: по всей видимости, проснулась Никки. Итальянец встрепенулся, но не двинулся с места, подумав: «Ребенок — это уже не моя забота». Однако девочка кричала все громче, но Елена, по всей видимости, из-за шума воды этого не слышала. Потеряв терпение, Энзо подошел к ванной и громко постучался в дверь, так что девушка от испуга даже вздрогнула и локтем задела бутылку с шампунем. Послышался грохот.

— Елена, — крикнул Энзо, — ребенок плачет!

Гилберт встрепенулась и пробормотала: «Да, иду», — но охранник ее, видимо, не услышал, однако ему стало ясно, что Елена сейчас выйдет из ванной, когда она выключила воду.

Девушка постаралась как можно быстрее смыть с себя остатки шампуня и хотя бы обмотаться в полотенце, но это все равно заняло у нее определенное время, так как руки дрожали и она постоянно что-то роняла и задевала.

Слышать детский крик было уже невозможно, и Энзо, преодолев какой-то внутренний барьер, зашел в детскую, где в кроватке в плаче заходилась Никки.

— Ну что ты ревешь? Сейчас придет твоя мама, — пробормотал парень, посмотрев на девочку, но та начала плакать громче.

«Ну где она, черт возьми?» — мысленно пробормотал итальянец.

И то ли сработал какой-то отцовский инстинкт, то ли ему просто хотелось как можно скорее успокоить ребенка, чтобы плач его больше не донимал, но Энзо, про себя выругавшись, наклонился к кроватке и неловко взял на руки малышку.

— Ну все, прекращай, прекращай, — раздраженно проговорил Сент-Джон.

Пройдясь с Никки на руках по комнате, на комоде он заметил погремушку. Он потряс ею перед девочкой, но плакать она не перестала.

— Ну и кто придумал, что эта хрень успокаивает детей? — вслух сказал Энзо, с раздражением отложив погремушку обратно на комод.

Он попытался покачать ее, но опыта в общении с детьми у него совершенно не было, так что успокоить Николь у него не получилось.

«Дурдом», — пронеслось в голове у Энзо, и в этот момент он услышал позади себя знакомый, полный негодования голос.

— Что ты делаешь? — взвизгнула Елена, стоявшая на пороге комнаты, увидев охранника с дочерью на руках. В голове сразу появились самые худшие мысли.

Энзо даже не успел ничего ответить, как Елена, в два счета преодолев разделявшее их расстояние, подошла к нему и буквально выхватила девочку у него из рук.

— Кто тебе вообще разрешал брать ребенка на руки?!