— Ты сломал мне жизнь, — с немыслимым отвращением, ненавистью и презрением произнесла она. — Шесть лет. Чертовы шесть лет лечения. Я объездила все Штаты вдоль и поперек в поисках врачей, которые могли бы помочь, я наизусть знаю все способы, которые предлагает современная медицина. Я готова заплатить любые деньги, но врачи в ответ лишь разводят руками. Подруги в один голос твердят мне, что у меня есть все, о чем можно мечтать в тридцать лет, — с горечью усмехнулась Ребекка. — Деньги, любимая работа, карьера, путешествия. А мне не нужно ничего этого, — дрожа всем телом, проговорила она. — Я бы с радостью отдала все это за то, чтобы однажды услышать, как кто-то называет меня мамой.
Ребекка с шумом выдохнула.
— Тогда ты просто испугался хотя бы раз взять на себя ответственность просто потому, что не хотел портить отношения с Грейсоном. Только расплачиваюсь теперь за это я.
— Ты выбрала удобную позицию, Ребекка, — покачал головой Деймон, подойдя к ней ближе. — Всю жизнь винить кого-то другого, согласен, намного легче, чем признать собственную ошибку. Но позволь тебе кое о чем напомнить. Я, конечно, не гений биологии, но, насколько я знаю, когда на свет появляется ребенок, в этом участвуют двое, — это во-первых. А во-вторых, — даже сейчас, спустя столько лет, ты до сих пор боишься признаться себе, что сама была не готова к этому ребенку. Я высказал свое мнение по этому поводу, и оно было однозначным, но я, черт возьми, не тащил тебя за волосы в больницу! — рявкнул он, наклонившись к сестре и сверкнув глазами, которые сейчас, кажется, даже как-то поменяли свой оттенок, став намного светлее и начав еще больше напоминать осколки льда. — Если бы ты сама готова была родить этого ребенка, — сквозь зубы процедил он, — ты бы послала меня далеко и надолго, наплевала бы на семью и воспитывала бы его.
Деймон замолчал на несколько секунд, а затем отступил назад.
— Но ты этого почему-то не сделала, — с едким упреком сказал он, обернувшись. — Ты обвиняешь меня в трусости, но сама постоянно боялась того, что люди узнают о наших отношениях. Напомнить тебе, как ты чуть в обморок не грохнулась, когда увидела, что Стефан застал меня у тебя дома?
Ребекка смотрела в глаза Деймону, и очертания его лица постепенно становились размытыми из-за выступавших слез, и она старалась не моргать, чтобы они не потекли по щекам.
— Мне был двадцать один год, — произнесла она. — Ты прекрасно видел, как я была зависима от тебя. Я не могла тебе противостоять, потому что ты был гораздо сильнее. И ты отлично этим пользовался.
Деймон усмехнулся.
— А знаешь, что я тебе скажу? Ты и сейчас зависима от меня.
Услышав эти слова, Ребекка почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Оглянись на свою жизнь хотя бы на мгновение. Она вся — сплошная ложь. Ты лжешь, Ребекка. В первую очередь себе. Ты отчаянно пытаешься убежать от прошлого, заставить себя полюбить, все терпишь в надежде однажды почувствовать себя свободной.
Деймон вновь подошел ближе к Ребекке, и она ощутила аромат его дорогой туалетной воды и влажное горячее дыхание. В этот момент в мышцах наступила такая слабость, что ей показалось, что она вот-вот упадет, и она стояла, почти не двигаясь и всеми силами пытаясь удержаться в реальности, чтобы не потерять равновесие.
— Сколько раз по ночам ты едва сдерживалась от того, чтобы не выкрикнуть мое имя, хотя мы с твоим мужем совершенно не похожи?
Деймон протянул руку, и в следующий миг Ребекка ощутила прикосновение его теплых пальцев. Сердце ускорила свой ритм, а в виски с силой ударила кровь. Его прикосновение было электрическим током, который проходил сквозь ее тело, забирая последние силы и остатки воли. Она вновь оказывалась в его плену, совершенно не способная противостоять.
— Марсель… — с усмешкой произнес Деймон. — Кажется, так его зовут?
С этими словами он скользнул пальцем по ее ладони и снял золотое обручальное кольцо. Ребекка, не отводя взгляд, наблюдала за тем, что он делает, и в эту минуту ей казалось, что она забыла, как дышать. Кислород оказался совершенно не нужен — им сейчас был этот мужчина. Он заменял собой все, когда они оказывались в такой опасной томительной близости, становился единственным миром, который имел какое-то значение, забирая все мысли, полностью управляя чувствами, играя ею, как ему захочется.