В объятьях зверя (СИ)

— Жива, — абсолютно без эмоций пожал плечами он и прошел к себе в кабинет. — Передай Тайлеру… Да и тебя это тоже касается… Меня не беспокоить.

Энзо не успел ничего ответить: уже через пару секунд Сальваторе скрылся в помещении, громко захлопнув за собой дверь.

Слова Стефана, пусть даже произнесенные вот так, немного успокоили Энзо, но легче ему не стало.

«Мне нужно с ней поговорить, как только ей станет лучше», — пронеслось у него в голове. Пока у него не было какого-то плана, он, как никто другой, прекрасно понимал, что бороться со Стефаном очень трудно, но он знал другое: он не сможет жить спокойно, если хотя бы не попытается помочь девушке, с жизнью которой так жестоко играла судьба.

Это был уже третий или четвертый стакан виски, но Стефан был абсолютно трезв. Как назло, полностью исчезла даже жуткая сонливость, появившаяся из-за того, что он не спал почти всю ночь.

Из головы не шла мысль, которая останавливала кровь, текшую в жилах.

Елена потеряла ребенка. Их общего ребенка.

Из-за него.

В глубине души, может быть, пытаясь скрыться от этого гнетущего, давящего чувства вины, Стефан пытался оправдаться, думая: «Я толкнул ее, но не знал, что она упадет с лестницы. Я не хотел этого. Елена упала не потому, что я ее толкнул: она оступилась сама».

Но какой-то голос внутри, может быть, принадлежащий тому, что люди называют совестью, душой и человечностью, твердил ему: «Ты — убийца». И слова эти отзывались эхом в каждой клеточке его тела, которое пронизывала ноющая боль, схожая с ломотой, которую обычно чувствуют, когда заболевают гриппом.

Стефан прикрыл глаза и устало провел ладонью по лицу. Голову будто бы стягивало очень тугим железным обручем. Он был бы рад почувствовать физическую боль, настолько сильную, что она смогла бы заглушить в нем все то, что он ощущал сейчас. Но ни головная боль, ни странные ощущения в мышцах, ни жуткая слабость, не отпускавшая его уже несколько часов, не могли с этим сравниться. Это было не просто чувство вины, не просто отвращение к самому себе. Это был еще и жуткий страх — от осознания того, до какой черты он дошел. И вопросы, пугавшие еще больше тем, что ответить на них он не мог: «А есть ли отсюда выход? Можно ли вернуться?»

В эти минуты впервые в жизни Стефан задумался о том, что все могло бы быть иначе. Он ведь не забыл о том, что почувствовал, когда впервые увидел Елену.

Он очень хорошо помнил тот майский приветливый солнечный день в Сент-Огастине. Какими судьбами его занесло во Флориду? А черт знает. Как Деймон и Кэтрин, Стефан тоже очень любил путешествовать, и, когда выдавалась свободная минута, он исследовал самые отдаленные уголки США. Он всегда путешествовал один, наслаждаясь спокойствием и каким-то удивительным чувством защищенности, когда ему казалось, что он сбегает от целого мира, который был ему враждебен. Всегда заезжал в маленькие городки, отдыхать от шума мегаполиса и его бессмысленной спешки, наблюдать за местными жителями, чьи отличия от жителей городов покрупнее можно было увидеть с первого взгляда. Они более степенные, оптимистичные и…какие-то живые. Стефан до безумия любил бродить по маленьким тихим улочкам и видеть добрые улыбки совершенно незнакомых ему людей, которые, сидя на балконе своего небольшое, как правило, двухэтажного дома, могли спросить: «Эй, приятель, как дела?» И понимать, что этот вопрос искренен, что этого забавного седовласого дедушку с бородой действительно интересует, как ты поживаешь, потому что у Стефана из таких, казалось бы, ни к чему не обязывающих вопросов вырастали целые беседы на час-полтора. И, когда он проходил по этой улице в следующий раз, ему могли уже крикнуть: «Стефан, здорово, дружище! Как жизнь?»

Сент-Огастин встретил его ярким солнцем и теплым приветливым ветром, в дыхании которого очень ясно ощущался соленый морской запах, открыл для него новый мир, пока не испорченный ежесекундными сигналами автомобилей и едким запахом бензина: вокруг росло много высоких пальм, напоминавших Стефану чем-то Испанию, белки в парках нередко подбегали очень близко к людям в поисках орешков или еще чего-нибудь вкусного, и совсем не боялись их. И пусть туристов здесь было на порядок больше, чем в других городах, которые он успел посетить до поездки в Сент-Огастин, в эти места он влюбился навсегда, кажется, в тот момент, когда впервые ступил на эту землю.

Поездку Стефана омрачало только одно: не давала покоя гипертония, которая развилась у него еще в юности и во многом из-за которой он оставил футбол, которым был одержим. Несколько раз увидев на тонометре слишком высокие для него цифры, Стефан, в целом, положительно относившийся к докторам и не боявшийся их, решил не шутить с этим и отправился в местный госпиталь на консультацию к кардиологу: его отпуск только начинался, и мучиться от головных болей, головокружения и ужасной аритмии на протяжении всех следующих дней, которые он планировал потратить на более интересные вещи, совершенно не хотелось.