В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Наконец 24 января 1955 года Бетти Ганнет, Клодии Джонс и мне приказали подготовиться к отъезду. Мы не знали, что нас ждет впереди, но расставание с женским домом заключения само по себе казалось нам огромным благом. Грязная брань, ежедневные драки, омерзительные проявления лесбийской любви — все это было невыносимо. Мы жалели только о предстоящей разлуке с тремя пуэрториканскими «националистками», с которыми подружились. Впрочем, через несколько недель, когда их апелляции тоже были отвергнуты, все мы снова встретились в тюрьме в Западной Виргинии. Было странно и непривычно куда-то ехать. Более трех лет суд не разрешал обвиняемым по нашему делу покидать пределы Южного федерального округа Нью-Йорка. Нам даже запрещалось выезжать в Бруклин, Куинс или на Стейтен-айленд, относящиеся к другому федеральному округу, но тоже входящие в Нью-Йорк. Мы могли передвигаться по восточному берегу Гудзона не далее окраин Олбани. Это была какая-то особая форма домашнего ареста. Однажды я поехала к судье Райену и в качестве своего собственного защитника попросила его расширить границы дозволенных нам перемещений, чтобы мы могли посещать летние пляжи. Райен загадочно посмотрел на меня и вымолвил: «Видите ли, мисс Флинн, мы оба выросли в Бронксе, и вы отлично знаете, что там тоже есть прекрасные пляжи!» На этом все и кончилось… И вот настал день отъезда из женского дома заключения. После скудной трапезы мы собрали свои вещи и под охраной поехали на Пенсильванский вокзал, где нас загнали в какое-то полуподвальное служебное помещение. Грустно было глядеть через решетку тюремного фургона на Нью-Йорк, ставший вдруг необыкновенно родным. На вокзал приехал судебный исполнитель Уильям Ланни — его называли «самым главным парнем», — чтобы лично проследить за отправкой «опасных красных» и заодно, как бы случайно, попасть на фотографии. Последнее ему удалось — он важно шествовал рядом со мной до самого вагона. Много позже, уже после моего освобождения, я как-то встретила его на Фоли-сквер и сказала, что собираюсь написать книгу, в которой упомяну и его. Он тут же дал мне визитную карточку, чтобы я, упаси боже, не исказила его фамилию. Крайне честолюбивый, он не мог терпеть, когда ее неверно писали или произносили. Об этом мне сообщил один из его сотрудников.

Итак, Бетти, Клодия и я следовали в какую-то пока неизвестную нам федеральную тюрьму. Завершив один крестный путь, мы вступали на новый. Мы пережили восьмимесячный судебный процесс — стереотипное повторение дела Денниса. Выдвинутые против нас обвинения были по сути идентичны: «Заговор для проповеди и отстаивания…» и т. д. Те же осведомители и провокаторы, те же «эксперты» выступали в роли правительственных свидетелей и на нашем процессе. Теми же были и так называемые «вещественные доказательства»: книги Маркса, Энгельса, Ленина и некоторых американских авторов. Ежедневно агент ФБР доставлял их в зал судебного заседания на тележке, напоминавшей детскую коляску. Скучающим и ровно ничего не понимавшим присяжным зачитывались пространные цитаты, произвольно вырванные из контекста. Газеты перестали интересоваться нашим процессом. Публики в зале становилось все меньше, особенно после того, как этажом выше, в другом зале, где занимался своими сенсационными разбирательствами сенатор Маккарти, какой-то свидетель указал пальцем на одного человека, назвав его «русским агентом», и того притянули к ответу в качестве свидетеля. Короче, Фоли-сквер почти опустел…

Высшие судебные инстанции целых два года мариновали нашу апелляцию, выдвигая в общем те же «аргументы», что и по делу Денниса. Отклонив апелляцию Денниса, Верховный суд тем самым отказался пересмотреть свидетельские показания и принять во внимание предвзятый подбор федеральных присяжных, явную предубежденность некоторых из них и весь стиль ведения дела судьей Медина. Но все же Верховный суд дал этому процессу соответствующую юридическую оценку. Наша же апелляция, как и апелляция обвиняемых по балтиморскому процессу о «нарушении закона Смита», была отклонена без всякого рассмотрения и комментариев. Только через несколько лет Верховный суд отменил приговоры, вынесенные по закону Смита в Калифорнии. К тому времени установился более благоприятный политический климат, и одиннадцать других дел, возбужденных против коммунистов в США, на Гавайских островах и в Пуэрто-Рико, были превращены производством. К несчастью, мы оказались в числе тех двадцати восьми жертв закона Смита, которых уже бросили в тюрьмы. Перемены в нашей судьбе наступили позже. Дела двух наших товарищей по процессу — Джорджа Чарни и Александра Трахтенберга было решено пересмотреть, и их освободили после того, как подкупленный осведомитель Харви Матусоу[9] признался, что дал против них ложные показания.