В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

В тюрьмах США стало обычаем объявлять симулянтом почти каждого, кто жалуется на болезнь. Не сомневаюсь, что в Олдерсоне по этой причине погибла не одна заключенная. Особенно возмутителен случай с негром Генри Уинстоном, известным коммунистическим руководителем. Его силы таяли на глазах у всех, зрение слабело, но все его просьбы о лечении игнорировали; в конце концов он утратил способность ходить и почти перестал видеть. Операция, произведенная уже после тюрьмы, показала, что он страдал мозговой опухолью, разрушившей зрительный нерв. Теперь он совершенно ослеп…

От одной заключенной, недавно выпущенной из Олдерсона, я узнала, что в последнее время там произошли перемены — некоторые (надзирательницы были заменены, другие ушли на пенсию. Но это, конечно, не меняет существа моей характеристики персонала. Мне было приятно услышать, что после перевода Боумэн в тюрьму «Терминэл-айленд» в Олдерсоне восстановлена давняя традиция рождественского колядования и что появился новый обычай — на Новый год шить одежду для детей окрестной бедноты. Но, с другой стороны, администрация почему-то отменила музыкальные вечера. Мастерскую художественных изделий и тюремную лавку перевели в новое здание на нижней территории. 27-й коттедж расширили — число заключенных в Олдерсоне непрерывно растет: в 1960 году их было уже 620; на одной лишь «ориентации» находилось 75 женщин. Еще мне говорили, что надзирательница, ведающая воспитанием, просит переоборудовать подвальные помещения школьного здания под учебные классы, как это было при Мэри Гаррис. На должность диетолога назначили мужчину, и заключенные говорят, что питание больных улучшилось. Девушка-индианка, приговоренная к пожизненному заключению, работает теперь на ферме. Стало трудней добиться перевода на другую работу. Прежде разрешалось подавать заявления об этом, и они рассматривались особой комиссией. Теперь сменить одну работу на другую почти невозможно. В общем «закручивание гаек», которое было при мне, продолжается и теперь.

В заключение хочу сказать читателю, что мне очень нелегко было писать эту книгу. Я воздерживалась называть имена, если не считать высших чиновников администрации. Назови я фамилии гуманных надзирательниц — тех, что по-человечески относились ко мне, и они сразу же лишились бы работы. Упомяни я заключенных, все еще находящихся в Олдерсоне или уже вышедших на свободу, и они подверглись бы репрессиям за дружбу со мной. Поэтому во всех таких случаях приходилось хранить тайну. Не могла я назвать и особенно понравившиеся мне книги из тюремной библиотеки — ведь сделай я это, и их почти наверняка изъяли бы как «подрывные». Все это, быть может, звучит странно, но таковы факты тюремной жизни. Когда заключенные или надзирательницы относятся к тебе вежливо и предупредительно, как к другу и равной, это для тебя точно глоток свежего воздуха в душной атмосфере. Уж хотя бы из чувства благодарности я обязана подумать о безопасности этих людей. Я бережно храню память о них. Работая над моей книгой, я старалась выполнить обещание, которое дала узницам Олдерсона. И если я помогу им, то никогда не пожалею, что часть своей жизни прожила под номером 11 710.

Что касается моих личных чувств, испытанных при расставании с Олдерсоном, то они выражены в следующем месте моего письма к Кэти, которое я написала за несколько дней до освобождения:

«Никто и ничто не может лишить меня родины! Я сижу в тюрьме и думаю о своем народе, о красоте и просторах моей страны. Всегда в моем сердце, в моих мыслях, перед моим взором — ее постепенный рост, ее огромные пространства, ее богатства. Сидя в сумерках у окна и любуясь закатом, я представляю себе свою родину, протянувшуюся на три с лишним тысячи миль до самого Тихого океана, ее реки — Гудзон, Делавэр, Аллегейни, Миссисипи, Колорадо, Колумбию; ее города — Бостон, Нью-Йорк, Филадельфию, Питсбург, Чикаго, Денвер, Сиэтл, Портленд, Сан-Франциско; ее горы — пик Пайка, Шастл, вулкан Худ, Маунт-Рейнир, Тамалпайс. Я представляю себе высыхающее озеро Солт-Лейк, ни с чем не сравнимую синеву озера Крэйтер-Лейк, бурную Атлантику, залив Пьюджит-саунд и необозримый Тихий океан. Я вновь вижу Редвудские леса, Мексиканский залив, краснозем холмов Месаби Рэйндж, Великие озера, Ниагарский водопад, осеннюю Новую Англию, снега Миннесоты и прекрасные деревья, которые растут на холмах даже здесь, в. этом злосчастном закоулке Западной Виргинии.