В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Когда Бетти Ганнет вышла на свободу, она выдвинула смелое требование об официальном обследовании Олдерсонской тюрьмы. Испытав на себе все ее «прелести», она кипела негодованием и ни за что не хотела оставаться пассивной. Ее выпустили в сентябре 1956 года, и сразу же она начала выступать на многолюдных собраниях, главным образом на митингах женщин, рассказывая все, что знала, о недостойном обращении с заключенными в Олдерсоне. Она посетила Нормана Томаса, одного из старейших лидеров социалистического движения, который в свое время в числе прочих подписал петицию об амнистии нашей группы. Бетти сказала ему, что действует не от нашего имени, а по велению собственной совести, которая не может мириться с таким нетерпимым отношением к людям. Томас посоветовал ей повидаться с сенатором Уильямом Лангером, членом подкомиссии по пенитенциарным заведениям, которую возглавлял сенатор Олин Джонстон. Он написал Лангеру письмо, после чего тот позвонил Бетти Ганнет и предложил ей приехать к нему в Вашингтон в ноябре 1956 года.

Но тут произошла осечка: иммиграционное ведомство, под чьим надзором находилась Бетти, запретило ей встретиться с членом сената США, хотя тот сам выразил желание переговорить с ней. Однако Бетти никогда не отличалась робостью. Вопреки запрету, она отправилась в столицу, где в течение нескольких часов беседовала с Лангером. Во время их разговора в кабинет вошел секретарь сенатора и заявил Бетти: «Миссис Торми, сюда пришли какие-то два человека с фотоаппаратом. Они представились как сотрудники иммиграционного ведомства и обязательно хотят сфотографировать вас». Видимо, им потребовалось доказательство того, что Бетти и в самом деле не посчиталась с запретом. Сенатор Лангер возмутился и немедленно позвонил главе иммиграционного ведомства генералу Суингу. Обращаясь к нему, он с силой подчеркнул: «Я сам вызвал ее сюда, она нужна мне как свидетельница для моей подкомиссии».

Генерал Суинг попросил передать трубку одному из своих агентов и приказал им вернуться в Нью-Йорк. Затем Лангер сказал Бетти, что ей выдадут официальный документ о вызове в Вашингтон и полностью возместят расходы по проезду. Вскоре в кабинет явился сам генерал Суинг. Он извинился перед сенатором Лангером, но добавил: «Мы обязаны следить за всем, что делают лица, осужденные по закону Смита».

Вернувшись в Нью-Йорк, Бетти Ганнет получила письмо из городского иммиграционного ведомства, в котором ей задним числом разрешалась поездка в Вашингтон и указывалось, что первое письмо следует считать недействительным. Вот как страхуют себя бюрократы!

Вскоре Бетти получила письмо за подписью Фрэнсиса ван Дьюсена, судьи Восточного района Филадельфии, с требованием прибыть в этот город. К письму было приложено отношение в иммиграционное ведомство с просьбой разрешить эту поездку. На сей раз чиновники ведомства оказались весьма предупредительными и немедленно выдали необходимое разрешение. Судья ван Дьюсен писал, что хочет обсудить с ней «дело, весьма важное для судопроизводства в федеральных судах». Ему поручили отправиться в Олдерсон, обследовать тюрьму и представить вашингтонской комиссии соответствующий доклад. Он побывал там в начале 1957 года, а в мае прислал Бетти копию своего доклада. Тогда я еще находилась в заключении и, конечно, охотно поговорила бы с ним. Но я ни разу не слышала об этом посетителе и не видела его. Полагаю, что он беседовал только с представителями администрации, что, впрочем, вполне естественно. Любая рядовая заключенная побоялась бы говорить с ним начистоту, особенно если надеялась на досрочное освобождение. Как и следовало ожидать, наши чопорные ханжи-надзирательницы «опровергли» все критические замечания Бетти и даже не стали обсуждать ее предложений. Оно и понятно, тюремщицы никак не могли согласиться с обвинениями, выдвинутыми против них бывшей заключенной. Иначе их бы уволили.

В личном письме к Беттй судья ван Дьюсен отметил: «Персонал тюрьмы считает, что ни вы, ни ваши друзья никогда не раскаивались в преступной деятельности, за которую вас осудили, и не изъявляли желание прекратить эту деятельность после освобождения. Если это правда, то можно ли обвинять их за то, что все льготы и поощрения они предоставляли тем, кто действительно раскаялся и, вернувшись в родные места, проявил готовность порвать со своим преступным прошлым?»

Так наши олдерсонские начальницы, встав в позу судей, вздумали заранее «осудить» нашу будущую деятельность! Они отвели от себя все обвинения в дискриминации, которой подвергали нас, но фактически признали, что действительно проводили такую дискриминацию, да к тому же еще намеренно!