В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

То, что произошло с нами, конечно, не идет ни в какое сравнение с ужасной судьбой наших зарубежных товарищей, например Юлиуса Фучика, этого мученика из Коммунистической партии Чехословакии, или Габриэля Пери, французского редактора-коммуниста, которых казнили нацисты. Но это не умаляет всей подлости закона Смита, закона Маккаррэна и антирабочих законов Тафта — Хартли и Лэндрума — Гриффина. Эти законы остаются в силе, и то, что случилось с нами, может повториться — притом в гораздо более тяжелой форме — со многими коммунистами и некоммунистами, со всеми американцами, которые самоотверженно борются за мир, за равноправие негров, за удовлетворение требований профсоюзов. Вот почему мы считаем, что наши судебные процессы не должны быть забыты. О них уже много говорилось и писалось, и в будущем я, разумеется, еще вернусь к этой теме. В этой книге мне хотелось правдиво, по-человечески рассказать о женской тюрьме.

Когда заключенные Олдерсона узнавали, что я оратор и журналистка, они не раз требовали у меня: «Выйдешь отсюда — обязательно напиши про все, что тут видела».

Накануне моего отъезда одна из них строго сказала мне: «Смотри же, Элизабет, не забывай нас! Расскажи людям всю правду об этом «райском местечке»!

Я обещала выполнить просьбу моих подруг. И если мне удастся привлечь к этой проблеме внимание общественности, особенно женских организаций, как это удалось много лет назад моей приятельнице Кэйт О'Хэйр, я буду считать, что три года, которые я провела в тюремном заключении в Олдерсоне, прошли не напрасно. Ведь молодые заключенные буквально взывают о помощи, и они ждут ее в первую очередь от женщин. Ждут ее и больные, и калеки, и те, у кого нет ни родных, ни друзей, ни денег. Вообразите состояние одной пожилой заключенной, которой было некуда уехать из тюрьмы: ее не ждала на воле ни одна живая душа. Отсидев долгий срок, она умоляла администрацию не прогонять ее и дать ей умереть в Олдерсоне, потому что он стал для нее единственным «домом». Бедняжку продержали там какое-то дополнительное время, а потом отправили в другое исправительное заведение. В чем же тогда «воспитательное значение» тюрьмы? Если все женские организации, активно поддержавшие когда-то идею создания Олдерсона, узнают, насколько установленный в нем теперь режим не похож на первоначальные планы, то им надо будет добиваться возвращения к гуманным методам Мэри Гаррис.

Я хорошо понимаю, что не сумела исчерпать эту тему до конца. Если бы мой рассказ был более ярким и образным, то, быть может, общественность потребовала бы закрытия этого заведения, как не соответствующего своей цели и бесполезного. Ведь теперь в сущности оно превратилось в самую настоящую школу преступлений. Большая часть находящихся там женщин нуждается в больничном лечении, им могут помочь опытные воспитатели и психиатры, но никак не тюрьма. Отрезанные от мира, от семей и друзей, лишенные возможности заработать себе на пропитание, обучиться чему-нибудь полезному, они не живут, а заживо гниют там, особенно долгосрочницы. Да и что может расцвести в такой атмосфере, кроме пороков, чего можно ожидать здесь, кроме полного разложения души и тела? Этому в огромной мере способствуют невежественные надзирательницы, не имеющие ни малейшего представления о своих задачах, зачастую совершенно равнодушные к людям, высокомерные и тупые. Быть может, мои критики назовут меня недостаточно «объективной» — любимое словечко в лексиконе так называемых «социальных исследователей». Но заранее заявляю: я на стороне заключенных. Если надзирательницам Олдерсонской тюрьмы что-нибудь не нравится, если они считают, что с ними плохо обращаются, они могут уволиться и уехать. У заключенных же выбора нет — они вынуждены мириться со всем.

Очень трудно — больше того, просто невозможно — изучать факты с помощью всяких «исследовательских комиссий». Даже бывшие заключенные и те боятся говорить правду. Они боятся репрессий, которые обрушатся на них в случае повторного заключения, боятся длинных рук ФБР. В Олдерсоне меня не раз предупреждали: «Будь осторожна. Если напишешь правду об этой тюрьме, не оберешься неприятностей».