В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

В письме к Бетти ван Дьюсен добавил, что он не обсуждал с администрацией тюрьмы вопрос о «лесбийской любви, поскольку ваша информация по этому поводу основывается на непроверенных слухах». Священник Олдерсона отец Керриган, с которым судья имел продолжительную беседу, сказал ему, что лесбийская любовь очень мало распространена и что в каждом случае принимаются «необходимые исправительные меры». Понятно, что ни Бетти, ни я не могли говорить об этой «любви» как ее свидетельницы, а тем более участницы. Но уж если информация Бетти была отвергнута как «основанная на слухах», то чего же тогда стоят слова отца Керригана? Ведь не он обитал под одной крышей с сорока женщинами, не он слышал их рассказы и даже «свидетельские показания» обо всем, что творилось в общих комнатах и на работе. Он знал лишь то, что говорили ему заключенные или надзирательницы, которые, конечно, никогда не стали бы распространяться на такую тему в присутствии священника. Даже если он и знал кое-что вполне достоверно, то сведения эти поступали к нему только в исповедальне, и он не решался нарушить доверительный характер подобных сообщений.

Единственную заключенную, на которую сослалась Бетти, судья ван Дьюсен так и не разыскал — «она была либо под замком, либо в церкви». Все же судья высказал о ней следующее суждение: «Персонал Олдерсона располагает данными о том, что ее поведение намного хуже всего, с чем вы когда-либо сталкивались». Он отклонил ссылки Бетти на гуманные принципы времен Мэри Гаррис:

«Тогда в тюрьме находилось менее ста заключенных я положение явно отличалось от нынешнего… Пенитенциарное учреждение есть место наказания, куда попадает много умственно неполноценных людей, и перевоспитание в нем не может происходить так, как в обычном учебном заведении».

В ответ на заявление Бетти о недопустимости совместного содержания молодых, зачастую ни в чем не повинных «правонарушительниц» и старых закоренелых преступниц ван Дьюсен пишет в своем отчете: «Управление тюрем считает, что создание в федеральном масштабе специальных исправительных заведений или лагерей для девушек 14–15 лет — задача менее срочная, чем строительство дополнительных тюрем для мужчин». Относительно двух юных девушек из Пенсильвании, которые в 1955 году вместе с нами проходили «ориентацию» (я писала о них), судья заявил, что «они часто нарушали закон еще до прибытия в Олдерсон». Вот уж поистине «закоренелые преступницы»!

В общем все попытки Бетти Ганнет добиться реформ в Олдерсоне ни к чему не привели. Федеральный судья провел там один или два дня только для того, чтобы выгородить и обелить администрацию, а Бетти, эту «нераскаявшуюся коммунистку», обвинить чуть не во лжи.

Я так подробно рассказала об этом эпизоде потому, что он хорошо показывает всю тщетность надежд на реформы. Их нельзя ожидать ни от Управления тюрем, ни от директоров тюрем, ни от федеральных судей. Что-нибудь предпринимается только тогда, когда разоблачения безобразий грозят вызвать взрыв общественного возмущения.

Я предвосхищаю все, что будет сказано по поводу этой моей книги. Ведь я тоже «нераскаявшаяся коммунистка», отбывшая тюремное заключение за нарушение пресловутого закона Смита. Я предвижу клевету, передержки и самую беспардонную ложь — любые попытки дискредитировать правду, описанную мной. К этому я готова и, надеюсь, мои читатели тоже. Из тысяч женщин, прошедших через Олдерсон, только единицы осмелились бы высказать или подтвердить то, о чем рассказала я. Многие надзирательницы, откровенно и подробно обсуждавшие со мной самые жгучие проблемы тюремной жизни, наверняка не рискнут признать что-либо открыто. Как и заключенные, они до крайности запуганы и предпочитают молчать.

Чего только не говорили мне арестантки о взятках, о протаскивании в тюрьму всякой «контрабанды», в частности наркотиков, и о многом другом! Разумеется, я не могла установить достоверность этих рассказов, хотя вполне допускаю, что в них не было ни слова выдумки. Я написала только о том, что сама видела или о чем слышала.

Во всех американских тюрьмах очень плохо организовано медицинское обслуживание, везде заключенные— беззащитные жертвы насилия. Смерть Уильяма Ремингтона в Льюисбургской тюрьме, покушение на коммунистического деятеля Роберта Томпсона в доме заключения «Уэст Сэнт-хауз» — только два из множества примеров. Томпсон стоял в очереди за похлебкой, как вдруг другой заключенный, стоявший сзади, сильно ударил его железным ломом по голове. Разнузданный хулиган оказался фашистом, которому предстояла высылка. Он откровенно заявил: «Я думал, что меня освободят, если я убью коммуниста».