В ожидании счастливой встречи

— Ты ступай, сынок, попроведай сестру, а я пока дом оживлю — живого духу напущу. Стосковался по дому, на фронте сюда мечтал вернуться.

— Садитесь, дядя Кузьма… — подбежал Гриша с путевкой.

— Молодец, шустрый… Поезжайте, а то мне влезать да вылезать…

Кузьма взял поводок из рук Сергея. Варяг увидел собаку, рванулся.

— Ну, ну, — едва устоял Кузьма. — Мы еще успеем… в Баргузине все девки наши будут…

К водителю подошла женщина, попросила взять ее с собой.

— Да не могу, фронтовика везу, самого Агапова, — отговаривался Гриша.

— Да я наверху проеду.

Сергей забрался в кузов. Кузьма подал ему вещмешок, предварительно вынув из него котелок.

— Тут Марии на юбку, а если задумаешь и к Марусе завернуть — ребятишкам сахару, ну, а мешок Валдаю отдашь на солонцы ходить.

— Ладно, садись в кабину, — уступил Гриша женщине, — раз ему там, — кивнул он в сторону кузова, — свежее.

Дорога шла мимо озера Духовое, и Сергей вспомнил, как ребятами они здесь играли в войну. Как с Екатериной Николаевной он поднялся над Баргузином. И поплыли картины и радостные и грустные. Когда-то все родное и близкое теперь словно сквозь пальцы утекло. Встречи и той как следует не получилось, а Сергей много раз мечтал, как он приедет, как встретят его в цехе… «Может быть, все из-за того, что старых друзей-товарищей нет, но ведь вот Прокопий где-то тут, а я так и не зашел, — терзал себя Сергей. — И все этот новый директор. «Понимаю, товарищ Агапов, карточку дадим», — передразнил директора Сергей, — только отца расстроил. Разве за этим к нему пришли — хмырь болотный…»

На развилке дороги машина остановилась. Женщина вышла из кабины.

— Давай, товарищ командир, — позвал Гриша Сергея.

Сергей пересел в кабину, порасспросил Гришу про баргузинскую жизнь и выяснил, что с фронта почти никто из ребят не вернулся. А из Витковых один Прокопий.

— Дед Степан еще живой, только отемнел, но работает, — рассказывал Гриша. — Канаты свивает для промысла. По дому, по двору ходит как зрячий.

— Ребятишек маленьких в доме нет?

— Которые остались, повыросли, новых не завели еще, — пояснил Гриша.

— Прокопий-то не обзавелся еще семьей?

— Нет еще, — опечаленно сказал Гриша, — припадки бьют его… Дедушка с ним, да я вот когда…

Помолчали.

— Давно крутишь?

— С весны права дали — годов не хватало… А так давно умею ездить. — И Гриша поддал газу.

— Вижу, что ас, только потише, а то рассыплется твоя колымага.

— Боишься?

— Боюсь.

— А вот твоя сестра никого не боится.

— Так уж никого и не боится, — засмеялся Сергей.

— Никого. Мужиков и то уродует…

— Ну-у!..

— Запросто. Врежет — и все, громовая… Бабы к участковому не ходят — к ней все идут. Участковый, он что? — поясняет Гриша. — Бумагу составил — подпишись, и повезли мужика. И нет мужика, какой-никакой, да был… А Марья Кузьминична, сказать для сравнения, налетит как сарма: «Ты за что ее, гад! Костыли для этого тебе дали? — подражает женскому голосу Гриша. — А если тебя двинуть». И двинет. Больше всего мужики боятся ее кулаков. Честно. Они у нее во! — Гриша выпустил баранку и сложил два своих в один. — Как кирпич…

— Ты не увлекайся, Григорий, держи руль. Ну и что, так и воюет.

— Прощают ей фронтовики, — заключил Гриша. — И она прощает. Выпьет с фронтовиками. Что с нее взять, контуженая она…

Сергей подумал: «Откуда у сестры контузия, что-то путает парень, но пусть, а то обидится».

— Только за женщин заступается?..

— Пошто. Она и по-хорошему. Все знают, — опять вдохновляется Гриша. — Хоть у кого спросите. «Вы, — говорит она мужикам, — ни хрена не смыслите. Вы лаской, — говорит, — берите баб. Они ведь стосковались… Они тут без вас и лошадь, и коромысло, и плуг, и вспашут, и посеют, и детей ваших слезой умоют… Если бы не они, не видать бы вам победы. Вы их пожалейте, мужики». А другой, спьяну, не уразумеет хорошие слова — права качать. А у нее на этот счет своя примочка, и пилюли тоже при себе. — Гриша даже рассмеялся. — Честное слово.

— Ну, что такую драчунью держат?

— Снимали! — отрезал Гриша. — Вечером снимут, утром ставят… Теперь так, может, и судить будут.

Отвечая на вопросительный взгляд Сергея, потускневшим голосом досказал?

— Накапал тут на нее один, бывший председатель сельсовета, фамилию не упомню, такая скользкая… А, Мерзляков, — вспомнил Гриша. — Так он донес, что она будто бы зерно на току воровала.

Сергей поперхнулся от этих слов.

— Куда она его — на барахолку, что ли, зерно-то?

— Никуда. У себя украдет и вечером колхозникам раздает. Вот и потянули ее за это. А она, дура, брала. Говорит, два мешка ярицы. А куды денешься? Пахать надо, а люди в борозду ложатся: голодные. А было так: приехала она на ток, сгоряча-то бросила два мешка в пролетку, а разгрузить — поднять не может мешки, попросила помочь этого иуду, он и настрочил… Снимали, снимали председательшу, уже было не раз, — вздохнул Гриша. — А она что: ключи от амбара на стол, за телогрейку — и домой. Другой одежи на ней не видывали. Новый председатель в окна стучит, на работу колхозников гонит. Походит, походит да и ни с чем в контору уйдет. Идут за Марьей Кузьминичной.