В ожидании счастливой встречи

В ненастье всегда ужинают раньше обычного. Зато после ужина ждет блаженство. Афоня не может дождаться, пока уберут стол. Уля убирает со стола посуду, братья договариваются о делах на завтра или обсуждают, какие ставить ворота, обналичку какую, карнизы.

Только Уля присела к столу, Афоня уже подле нее. Аверьян напротив за стол садится, облокотился, голову положил в свои большие ладони. Ждут, пока Кузьма как следует усядется, он пристроился, привалился на мягких стружках, и тогда Ульяна начинает свой рассказ про Василису Прекрасную. И поведет, и позовет, и напоет свой сказ. Афоня и не заметит, как окна отбелит и как он сам войдет в сказку и начнет действовать, и спохватится, когда Уля спать велит. И Кузьма вернет братьев из сказки.

— Утро вечера мудренее… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — спать, мужики…

Лес за это время, как рубили баню, обыгал, полегчал, сподручнее стало управляться с ним. И дом начал подрастать.

Братья тесали в шесть рук. Первое время топор Афоню не слушался.

— Да ты не так, Афоня.

Кузьма брал из рук младшего брата топор.

— Ты вот так — глазом, как отвесом, веди по бревну и топором не клюй древесину, а отваливай щепу — смотри вон, как Аверьян, так и ты…

Афоня шмыгал носом:

— А Уля велела имать рыбу на посол…

— Ну, раз Уля велела, окроми вот это бревно и ступай.

Афоня старается изо всех сил. Бревно у него промеж ног. Начинает тесать с комля и идет задом к вершине, но бревно такое толстое, что ему не хватает ног достать до земли, и он встает на бревно сверху, так тяжелее тесать, сильно не размахнешься — слетишь. Но пальцами ног Афоня крепко цепляется за бревно и, как старший брат учит, глаз не отрывает от строчки. Ему не терпится уйти на речку (но и торопиться — по ноге тяпнешь) и не возвращаться до тех пор, пока не пропадал клев. Так он и стал главным поставщиком рыбы.

Другой раз и Кузьма на помощь младшему брату приходила нести улов. К рыбалке пристрастилась и Ульяна. Отужинает — и за удочку, на вечернюю зорьку. Черви уже приготовлены. Она и иголку себе на крючок отыскала. А на закате славно берет хариус, его ни с кем не спутаешь: саданет наживку, не зевай — подсекай. И в руке хариус как сверло: не удержишь, вращается, сильный и красивый. Головка маленькая, бока черной полоской отбиты, и пятнышки по бокам от головы до хвоста, словно заклепки. Когда хариус берет, только успевай наживку сажать. Кузьма уже разведал: хариус — на быстрине, елец — в затишке на отмелях. Окунь — на ямах под крутым берегом, ленок — под перекатом, под порогом, там и таймень стоит. Наступила поистине рыбная пора. Аверьян смастерил под крышей бани вешала, на них и низала Ульяна ельца — вялить. Продувает его со всех сторон, и не страшен ни дождь ни солнце. Смекалистый Аверьян, но к рыбалке с прохладцей относится. Азарта нет. А Ульяна так в платье чуть в воду не сиганула за ленком — ладно, Кузьма рядом был.

— Когда-нибудь тебя, Уля, утащит рыба…

— Вот бы мука, вот бы пирог, а? — не слушая Кузьму, твердит свое Ульяна.

Благодатная пора для рыбалки — зорька вечерняя. Противоположный берег словно шагнет поближе и замрет в ожидании. Ульяна с Кузьмой тоже притихнут. Кузьма обнимет Ульяну, и будто мир весь тут. В такие минуты хорошо Ульяне. Ничего на свете не надо, был бы только рядом Кузьма — сильный, горячий, нежный.

Вечер затопил деревья, смел на реку кусты, выплеснул отяжелевшую переспевшую вербу. Из омута на промысел вышла крупная рыба.

— Язви ее, что выкамаривает, таймень резвится, — определяет Кузьма.

Ульяна пригляделась:

— Кузя, смотри, мышь плывет!

Не успела она договорить, как рыбина схватила мышь.

— Ой?! Они что, мышей едят? — удивилась Ульяна.

— Едят. Щука хватанула… все хочу блесну сделать…

— А у нас, Кузя, маленький будет. Я и рада, и боюсь…

— Чего бояться, радоваться надо — прибыль, — обнял он Ульяну.

— Да куда мы с ним, не отойдешь тогда…

— На Афоню платок надень, — вот и нянька.

— Хоть бы бог дал девочку, — прижалась Ульяна к широкой и твердой, ровно камень, только теплой, груди Кузьмы, — нянька будет, помощница, — горячо зашептала Ульяна, как будто их мог кто подслушать.

— Парнишка тоже неплохо, мужик вырастет, работник… Вместе к девкам ходить станем, — вдохновился Кузьма.

— Куда, куда? Я вот вам… Я вот похожу…

Кузьма с Ульяной и удочку забыли, а когда хватились, только дырка от удилища в песке.

— Ах ты, едрена мать! — забегал Кузьма по берегу, приседая и приглядываясь к воде. — Вот разиня.

— Да не переживай, Кузя, — успокаивала Ульяна, — рассветает, найдем, не проглотит же удилища щука.

— Крючок жалко.

— Жалко, а что делать, ребята там одни.

Вода еще отсвечивала, и с краю на берегу были видны следы, а дальше от берега тропинка стиралась, и Кузьма шел, угадывая босой ногой тропу, Ульяна тянулась за ним. Впереди слабо желтел костер. В его свете бесформенной грудой виднелся балаган, зверем дремала баня на отшибе, пароходом белел сруб дома. Казалось, спусти его на воду — поднимутся паруса, и отойдет этот пароход в неведомую даль.