В ожидании счастливой встречи

Первыми и, как всегда, до рассвета на ногах Ульяна с Кузьмой. Пока Ульяна запекает на завтрак шишку, Кузьма «откидывает», веет орех. Работа на глаз немудреная, но надо иметь сноровку. Кузьма деревянной лопатой кидает вдоль половика орех. Пустой орех не летит, чешуя ложится дорожкой подальше, а полновесный тяжелый орех отлетает, так и сортируют. Без ореха зимой что без хлеба.

Внимания и забот орех и зимой требует — провей еще не раз да пережарь в русской печи на листах, и не как-нибудь, а до маковой росы. Не довел зерно — не пойдет масло. У настоящего янтарный перелив: сколько ни стоит — ни единой пленочки не даст, а дух: открой бутыль — не нанюхаешься. Такой продукт и трудов требует. Да и одежонку орешник так обглодает, ошкурит, заплата на заплате заплатой погоняет. А где этих заплат набраться? Из орешника поспешай, дома-то дел невпроворот. Еще и клин Кузьме надо прирезать, пока земля живая, и конюшню, дров на зиму надо. Лето припрет — зима приберет. С такими мыслями Кузьма и возвратился домой последним.

По дороге соскочило колесо: пришлось оставить воз, и верхом на Арине с колесом в руках он подъехал к дому. Ульяна чинила половики. Солнце еще не село, и свет его был мягок, воздух прозрачен и свеж. Сегодня, как вчера, вчера, как месяц назад, но тут тишину наступающего вечера нарушила ворона. Кузьма пооглядывался, поприслушивался. С реки донесся скрип весел. Кузьма привстал, отложили топоры ребята, побежали на берег, поднялась и Ульяна.

Из-за острова по фарватеру показалась похожая на плавучий дом посудина. Кузьма пригляделся: у посудины было два носа, и на обоих по веслу; каждое весло вытесано из цельного бревна, и за каждым веслом по два гребца. Как только одолели фарватер, посудину притянуло к берегу. Гребцы отложили весла, выбросили на берег трап, по нему проволокли толстый смоляной канат и пришвартовали судно.

На берег сошел невысокий мужчина.

— Сколько годов плаваю на паузках, — оглядел мужчина прицельным взглядом Кузьминки, — а не думал, что тут человек станет вить гнездо. Фарватер-то где? Там! — показал он противоположный берег. — Ну да ладно. Мы, русские, и через голову умеем штаны надевать… Так кто вы будете? Какого роду-племени, званья? А я Золомов, хозяин паузка. Так чем промышляем?

Кузьма обсказал.

— Принеси-ка, Аверьян, бумаги, — попросил он.

— Бумаги исправнику покажешь, — сказал Золомов, — я торгую, меняю товар на пушнину, на золото…

Кузьма на это только пожал плечами.

— Поглядим, поглядим. Тайга тут ладная, земля хорошая, — Золомов еще пощупал глазами Кузьму, перевел взгляд на Ульяну. — Ой ты какая раскрасавица. Ты чья будешь? — заглядывая в глаза Ульяне, спросил повеселевший Золомов.

Ульяна вспыхнула от кончика носа до мочки уха и еще больше похорошела.

— Ну вот, — развел руками Золомов, — не хотел, видит бог, конфузить…

Кузьма облегченно вздохнул. Ему показалось, что Золомов признал Ульяну.

— Ну, так приглашай, — повернулся Золомов к Кузьме, — показывай свое имение.

— Милости просим, — отступил с дороги Кузьма.

— А это чьи такие мужики? — раскинул руки Золомов, словно собирался сгрести братьев. — Чьи же это такие бравые ребята? — подставил Золомов ухо Афоне.

— Кузьминцы, — ответил Афоня.

Золомов захохотал.

— Так, значит, кузьминцы, так и запишем, — поднимаясь по крутому берегу, сказал Золомов, но записывать ничего не стал. По тому, как легко одолел он подъем, как по-орлиному окинул Кузьминки, было ясно, что мужик Золомов здоровый и глазастый.

— Пускаешь корень, Агапов, — глубоко похвалил он Кузьму. И Кузьма снова удивился зоркости Золомова. В бумаги и смотреть не стал, а фамилию уловил.

— Масло жмешь? — кивнул Золомов на груду орехов. — Беру наравне с золотом.

Кузьма промолчал.

— Погляди и мой товар, — спохватился Золомов. — Прошу! — Он гостеприимно показал на паузок. И крикнул кому-то: — Трофим, проводи покупателя.

Кузьма вспомнил, что у них еще оставались какие-то деньги, кажется, у няни Клаши в корзине.

— Ты бы, Уля, поглядела, — шепнул он.

— Возьми ребят, пусть посмотрят лавку, — попросила Ульяна и, помедлив, спросила у Золомова: — Чай будете пить?

— С удовольствием, — оглаживая окладистую бороду и провожая взглядом Ульяну, запоздало ответил Золомов.

Кузьма с братьями поднялись на борт паузка и прошли в створчатую дверь. Сладко пахнуло конфетами, душистой мануфактурой, клеенкой и гвоздями. Это был настоящий магазин с прилавками, полками, стеллажами. На полках красовались коробки с яркими наклейками, бутылки. На прилавке лежали штуки сукна, рулоны ситца, цветастой клеенки. У дверей в ящиках — гвозди, стекло. На смоляных веревках по столбам, как бусы, вин сели подковы, обручи. В большой корзине антрацитом блестели галоши.

Прибежала, запыхавшись, Ульяна и сунула Кузьме деньги. Афоня стоял и зачарованно смотрел на трехструнную на красной ленте балалайку.

— Иголок возьми, — шепнула Ульяна.