Из-за прилавка навстречу Кузьме вышел статный, чисто выбритый, в белой вышитой под шелковым крученым пояском рубахе парень. И каких только иголок и ниток не выложил он перед Кузьмой. Белые, как донный корень оргеста, зеленые, как трава и желтые, как песок, и под вербу или одуванчик. Кузьме стало совестно: он и десятую часть купить не мог. Только заикнулся насчет крючков. Пожалуйста, и на окуня, и на сорогу, и на щуку с проволочным поводком, чтобы не откусила крючок. У другого прилавка Кузьме приглянулись головки от бродней, чирики из черной юфты. Вертел уж вертел Кузьма обувку, не вытерпел.
— Померяй-ка, Аверьян?
Аверьян посмотрел на свои босые ноги.
— Ничего, ничего, меряй, — разрешил парень. — Я думаю, в самый раз будут.
Аверьян даже смутился. Кузьма тоже робел. Среди этого великолепия и чистоты он сильнее ощущал и свою рваную одежду, давно не мытое в бане тело. Усилием воли переборол немоту. Спросил:
— Сколько за них?
— Серебром шесть гривен, ассигнациями полтора рубля.
Аверьян уже красовался в чириках. Чирики стати добавили парню.
— Ну-ка, Афоня, а ты вот в эти сунь ногу.
— А эти десять гривен…
— Да ты что? — выкрикнул Кузьма. Они же, считай, в два раза меньше.
— Мал золотник, а кожа какая, — парень погладил по шелковистому носку, — угадываешь товар?!
Кузьма еще толком не знал, сколько монет в руку сунула ему Ульяна, но готов был закупить весь прилавок с паузком.
— А на женщину не найдется обуви? — раздухарился Кузьма.
— Пожалуйте, товар… — из-за прилавка парень выкладывал перед Кузьмой и ботинки, и сапожки, и туфли, и на высоком каблуке, и на среднем, и шнурок, и застежка, и пуговицы, как на гармонии, в два ряда…
Кузьма уже и не рад, что спросил. Он разжал кулак, и на прилавок жиденько звякнула мелочишка и упала скомканная трешка. Парень посчитал деньги и вопросительно поглядел на Кузьму. Кузьма перевел взгляд на Аверьяна — тот уже разулся, — потом на Афоню. Афоня ровно приклеился к балалайке.
— Берите, — парень снял с гвоздя балалайку. Добавил два окуневых крючка, катушку черных ниток и на сдачу иголку. С тем братья и вернулись на берег. На столе уже пыхтел самовар. Дымила горой рыба, в тарелках соления. Золомов по-хозяйски оглядывал Кузьминки, пашню.
— Ой, — всплеснула руками Ульяна, увидев в руках у Афони балалайку. А когда Кузьма выложил остальную покупку, вздохнула: — Эх, мужики, мужики, никак вас нельзя оставлять одних… Присаживайтесь к столу, — пригласила она гостя.
Золомов подхватил Ульяну под локоть и повел к столу.
— Без хозяйки и дом сирота… — Золомов усадил Ульяну и шепнул что-то подоспевшему парню.
Аверьян с Афоней забрались в старый балаган и рассматривали крючки. Парень принес бутылку наливки, конфет к чаю. Выпили по стаканчику, разговорились.
— Стекла я тебе дам, — пообещал Золомов, — отступлю от своих правил, а тебе дам. Вижу, деловой ты мужик. Другому и за деньги откажешь, а ты бери. — Золомов положил на широкое плечо Кузьме руку. — Ну, скажем так. Твоя кобыла?..
«Выглядел уже, вот лупоглазый», — Кузьма осторожно отодвинулся от Золомова.
— Кобыла не продается.
— А я разве сказал, что куплю? — прищурился Золомов и стал похож на татарина. — Я ведь по-свойски. Ну, скажем, жеребенок будет, на всякий случай… Или вот, — хлопнул он себя по колену. — Белка, соболь, лиса, или, скажем, на золотой ключ наткнулся. Тоже возьму и товара какого хошь дам за металл. Нет у меня — закажи, привезу. У деловых людей так.
— Это верно, — поразмыслив, согласился Кузьма, — насчет золота не знаю, а вот зверька тут дивно. Только как его взять? Несвычны мы по промыслу; пашня, дерево — другое дело.
— Жизнь надоумит, — рассудительно заметил Золомов, поднимаясь. — Ну, так что ж, отдохнем или погребем помаленьку? — Золомов вынул из жилета серебряные, со створкой, часы. — Время-то… и петуху впору на седало.
Ульяна поняла намек, но где же гостя на ночь положить? И опять же с людьми побыть охота, поговорить, послушать.
— Ну так, разлюбезная наша хозяюшка, спасибо за хлеб-соль…
— Вам спасибо, добрые люди, — поклонилась Ульяна. — Будете в этих местах, не проходите мимо — милости просим…
Золомов с удовольствием принял приглашение. Проводили его до берега. Стекло и гвозди уже лежали у воды. Гребцы взялись за весла. Золомов дружески похлопал Кузьму по спине и поднялся по сходням. Еще некоторое время Золомов постоял у борта с парнем, у которого Кузьма купил балалайку, и тот ушел, но тут же вернулся. В одной руке он держал ружье, в другой — сверток. Золомов взял ружье, сверток и легко сошел на берег.
— Это тебе, — подал он ружье Афоне, — бери, бери, охотником будешь.
Афоня поглядел на Кузьму — тот кивнул.
— А это патроны, — сунул Афоне Золомов сверток. Тот не ожидал, что они такие тяжелые, и выпустил сверток из рук. Ульяна подхватила его, поддержал и Золомов, головы их прикоснулись, и от душистых Ульяниных волос у Золомова легко, как от большой высоты, закружилась голова. Он тяжело поднялся по трапу. Гребцы дружно навалились на весла…