В ожидании счастливой встречи

Отчалил от берега и скрылся за поворотом реки паузок, но Агаповы все еще стояли на берегу и вглядывались в быстротекущие воды Ангары. Ничто не напоминало о паузке. Разбередила душу короткая минута, кольнула под сердце, отозвалась тоской и надеждой на новые встречи. Ульяна не выкорила Кузьму за необдуманную покупку: чирики что одному возьми, что другому — завидно, балалайка — живая душа, всем обнова, всем подарок. Кузьма ласково взглянул на румяную Ульяну.

— Да ты у нас, мать, помолодела…

— Скажешь, Кузя, что я, старуха?

— Ничего старуха — Золомов чуть не ослеп на оба глаза, так пялился на тебя.

Ульяна расхохоталась:

— И взаправду, Кузя.

— А я что говорю.

Кузьма притянул к себе Ульяну.

— Кузя, ребята смотрят…

— Пусть видят. Не буками живем. Нет тут ничего худого. А ну-ка, Афоня, камаринского. «Ах ты, сукин сын — камаринский мужик, — заголил штаны, по улице бежит», — прихлопывая в ладоши, пошел Кузьма выписывать кренделя вокруг Ульяны.

Афоня робко стал подыгрывать.

— Да ты посмелее, повеселее, позабористее… Так, так, Афоня-а.

Пошла плясать,
Дома нечего кусать…
Сухари да корочки,
На ногах опорочки-и-и…

И Афоня схватил мелодию и пошел выводить, да так забористо, что и Ульяна не устояла.

Ухажер, ухажер,
Ухажерочка,
Повстречала Кузьму,
Хуже б Жорочку…

И пошла, и полетела над Ангарой, расправляя крылья, русская частушка. Эх, балалайка! Три струны, а как выговаривает, как?!

С тех пор прикипел Афоня к балалайке. Аверьян, тот больше тянется к ружью. Бывает, иной раз и балалайку возьмет. В его руках она деревенеет, тускло бренчит. А у Афони зальется, запоет птицей певчей. Аверьяну ружье хочется подержать, выстрелить…

— Убери, Кузя, ружье, — не выдержит Ульяна. — У меня кровь стынет, стрельнет еще, наделает беды…

Кузьма понимает братьев, сам был таким. Хорошее ружье, что говорить, тридцать второй калибр, и хоть рябчика, хоть белку дробью стреляй, и пулей годится на медведя, на лося. Одно Кузьму тревожит: не назвал купец цены. Подарок, так с какой стати? Не крючок рыболовный. За всю свою жизнь Кузьма за так пуговицы ни у кого не взял. Он уже не раз пожалел, что взял ружье у Золомова, а куда теперь денешься? Не выбрасывать. «Надо обучить ребят обращаться с оружием, — решает Кузьма, — пригодится».

— Вот что, братья, — втыкает Кузьма в бревно топор. — Идем на слепую протоку, опробуем эту штуку. — Он берет у Аверьяна ружье. — Как вы на это смотрите?

— Согласны, братка, — бойко отвечает Афоня.

Аверьян только кивнул, но по тому, как вспыхнули уши, Кузьма догадывается: попал в заветное.

— Докантуем бревна, вечерком и сбегаем.

Слово жару прибавило и топору. Афоня, как настоящий плотник, ведет строчку, отваливает щепу и все поглядывает на небо.

— Молитву читаешь, Афонь?..

— Ага, чтобы солнышко поскорее опустилось за гору…

— Да не томи ты их, Кузя, — просит Ульяна. — Ступайте постреляйте и рыбки половите, принесите на пирог.

— И правда, мужики, — спохватывается Кузьма, — вечер-то смотрите какой, как мед янтарный, хоть на кусок намазывай.

В такие минуты Афоня готов был умереть за старшего брата, так он ему был люб и дорог. Быстренько поднялись. Аверьян впереди нес ружье, Афоня за ним след в след шел, в кулаке у него зажато два патрона. Кузьма замыкал команду стрелков. Солнце уже золотило только самые отдаленные макушки гор, а в распадке легла студенистая свинцовая хмарь. В такое время вечера лес как бы вслушивается своим большим зеленым ухом, как побулькивают во мхах ручьи, как звенит паутина. Всплеск воды был подобен грому. Братья остановились. Сухо дребезжал камыш, да изредка с потягом чмокала жижа. Кузьма приложил палец к губам, притянул к себе головы братьев и тихонько шепнул:

— Обогните протоку, зайдите от леса, с тыла.

Братья, пригнувшись, скрылись в кустарнике. Афоня мелькнул утенком, вытянувшим шею. Кузьма постоял, послушал и не торопясь пошел следом за братьями. «Кто же это может ходить? Разве оленя гнус загнал? Кобыла, — стукнуло Кузьму, — не разберут, чего доброго, в камышах, пальнут». Кузьма хотел крикнуть, но только ускорил шаг. Обежал излучину, ступая по теплому разжиженному илу, и стал закрайком пробираться к протоке.

Камыш ржаво гудел над головой и затруднял слух. Кузьма было сунулся в гущу камыша, чтобы пересечь слепую часть протоки и выйти на бугры к братьям навстречу, но вовремя одумался — еще в него пальнут. Только собрался позвать ребят, как справа от него хлестнул выстрел. Кузьма затаился. Шаги стихли. «Неужто зверь?» Кузьма побежал, огибая слепую протоку. Когда он выскочил к ребятам, пахло еще порохом. Афоня стоял, зажав ладонями уши. Аверьян возился в камышах. Кузьма разглядел: за камышом, в кочках, уткнувшись рогами в осоку, лежал лось. Кузьма перевел дух.

— Он на нас кинулся, братка, из камыша, — сказал Аверьян.

Кузьма поглядел и все понял. Ребята оказались на тропе, зверь шел им навстречу.

— Ну что же, мужики, не растерялись, охотники.