В ожидании счастливой встречи

— Да жива, говорю, внуков уже в пестерь не вместишь. Ну, рассказываю все по порядку. «Далеко, — говорит, — а то бы съездил, да если бы не эти поставки. Теперь на казну работаю». И сует мне под подушку сверток. Поглядел — деньги. «Не возьму, — говорю, — на што мне они?» Не взял.

— Ну и ладно. Постарел сильно?

— Да я уже тебе сказывал. Спрашивает: после госпиталя куда? Куда, говорю? Доколочу германца — и к Ульяне, к ребятишкам — куда еще? Вот и…

— Простил, значит, тятя…

И пока Ульяна ходила за печку, Кузьма встал из-за стола и вышел на крыльцо покурить. Ульяна увидела, так и обмерла.

— Да ты что, Кузя, за эту гадость-то взялся, ребятишки увидят… У нас в Кузьминках и моды нет сосать эту дрянь.

— Это я так, курну разок, два. Зарок дал; курну — и кисет в отставку. Ты бы, мать, про Арину…

— Афоня сбегает, приведет. Никому не дается, только ему. Как ты ушел, так будто что потеряла. Все ходит — ищет. Вынесу твою шапку — понюхает, успокоится.

— Ах ты, — выдохнул Кузьма и отвернулся.

— Да ты что, Кузя?!

— Метляк в глаз попал…

…В Кузьминки, кроме Кузьмы, никто с войны не вернулся. Но деревня устояла. Начатый до войны сруб за крайним домом уцелел — не пустили на дрова бабы. А вскоре затюкал на срубе топор. Кузьминки опять пошли в гору. Кузьма с братьями помогал вдовам, да и ребятишки не толклись без дела. Всем миром обновляли заплаты. Пашни тоже прирезали, молодняк заметно прибавлялся в гурту. С краю на край Кузьминок перекликались петухи. Напротив Вороньей лиственницы, на помочах, ставили дом брату Ильи Пермякова — Алексею с женой и тремя ребятишками. Дочь Арины — Ласточка — принесла двух жеребчиков, один был обещан Верхотурову, другой Афоне.

У Аверьяна уже чалый ходил под седлом, добрый вышел конь, маленько не дотянулся до матери. Аверьян вошел в хозяйство. Три коня запрягалось, два выходились и просились тоже в узду, три коровы доилось, да считай яловая телка, два быка — тоже стадо. Частенько наведывались Верхотуровы, особенно с тех пор, как в доме Аверьяна появилась зыбка. Вваливался Верхотуров в дом, спускал с себя у порога доху — и к печке руки греть.

— Ах ты, маха ты моя, — приговаривал он и совал бесчувственные руки от нетерпения в самый жар. Внук на голос деда начинал ворочаться, кряхтеть.

— Да не остудишь, папаня?!

— Ах ты, какой бутуз, — выколупывает Верхотуров своими лопатами внука Ивана. Особенно Верхотурову любо, что внук Иван.

— Да он весь в деда, ну, поглядите, вылитый… Ты, Варвара, ступай, неси гостинцы в кошеве.

— Пошто, папаня, за каждый-то раз везешь?

— Ты поменьше чеши, а то ведь и не погляжу, выдам, да смотри — зверя не выпусти…

— Что это еще за зверь? Поросенок, что ли?

— Кхе, поросенок-то на што ему, — подбрасывает внука Верхотуров. — Охотнику белку привез и орехов мешок… пусть, на забаву…

— Балуешь ты его, папаня.

— А кого мне еще?.. Вы тут в Кузьминках окопались, береговой артиллерией не вышибешь. Но уж этого не будете держать, — строжает Верхотуров. — Только Иван от титьки — увезу…

Варвара не спорила с отцом. Знала его характер, поддерживала. Собирала на стол, гремела на кухне посудой.

— Так давно Аверьян уехал по сено? — в который раз переспрашивал Верхотуров.

— Да еще до свету запряг, — все так же ласково отвечала дочь, — вот-вот должен появиться.

Верхотуров оглядывал избу, лавки, стол, печь, ногой подавил половицы, словно собирался купить или перейти жить в Кузьминки насовсем. Он и примерял дом: если разгородить — можно вполне три семьи уместить.

С размахом Аверьян живет. Верхотуров уже заметил по прошлому разу, когда был тут. Аверьян стал разговорчивее. Верхотуров и во двор выйдет, глаз сразу ловит хозяйскую струнку дочери, зятя. Может, и нам с Пелагеей в Кузьминки податься? Сват и сватья каждый раз уговаривают. Иван радовался: добрая баба из Варвары получилась, да и мужик ей под стать. Пелагея все нахваливала Тамару да поглядывала на Афоню. Верхотуров одергивал жену.

— Куда ты ее пихаешь? Афанасий успеет этот хомут надеть и без твоего…

Верхотуров любил Афоню и не скрывал этого. Смышленый, душевный парнишка. Он его и на промысел с удовольствием брал. Скучал без Афанасия и хотел, чтобы с женитьбой Афанасий к ним в дом перебрался. Дом большой, куда им вдвоем с Пелагеей. Но не знал, как уговорить Ульяну с Кузьмой. Не заведено в роду Агаповых идти в примаки. Дом ему уже заложили, да и Афанасий так привязан к Ульяне, что о женитьбе слушает вполуха.

Весна в Кузьминках начиналась от Вороньей лиственницы. Солнце протаивало воронку вокруг ствола и доставало до земли, вытаивая пятнышко величиной с копейку. Пятнышко это разрасталось вокруг корня, соединялось с другим и оголяло лоскуток земли побольше. Земля дымила, дышала, пахло грибом и мятой. Снег сползал с бугров, в низинах блестели лужи, талая вода наполняла ложбины, соединялась в протоки и полонила заливные луга.