В партизанах

И действительно, посадили Гузикова в «холодную». И хотя его уже на следующее утро выпустили, и, более того, именно ему поручено было глаз не спускать с беспокойного дома, стрелять в любого из этой семейки, если окажутся за чертой поселка, и было ясно, что теперь-то Гузиков постарается расквитаться за все - как бы там ни было, но неведомый мне офицер - немец, заброшенный военной случайностью в Глушу, дал нам спасительную паузу, позволил себя обыграть, при всех его возможностях нас запросто уничтожить - как не быть ему благодарным?..

Партизанская семья

Много лет спустя после всего, что память связывала с войной, к нашему глушанскому дому, под разросшиеся березы пришла мамина сподвижница по санчасти Валя Бузак, женщина с голосом странно тихим для учительницы, кем она работала до и после войны. Валя, присев на скамеечку рядом со своей бывшей «начальницей», которая чистила для внучек морковку, с улыбкой на добром лице стала припоминать тяжелейшие для нашей мамы дни, когда мы с Женей и пол-отряда пропали где-то возле Березины, не вернулись в свои леса, а те партизаны, обмороженные, израненные, которые добирались до своих, приносили страшные вести. Про то, как погибли комиссар Голодов и более восьмидесяти наших хлопцев в деревне Ковчици, как весь взвод Шуева в деревне Слободка немецкие танки заутюжили в окопах. А Р-н уточнил, что он самолично видел, как «обоих сынов Анны Митрофановны танк.» - и он каблуком, подошвой сапога крутанул по сухому скрипучему снегу. А когда глаза его встретились со взглядом матери, стоявшей тут же, Р-н зачем-то добавил: «Как это ни печально, Анна Митрофановна.» Зачем он сказал, сделал это в присутствии матери, объяснить трудно. Не хочется думать, что из-за старой между ними неприязни, а возникла она из того, что Р-н подозревали в стукачестве, «слухачестве», и мама как-то брезгливо сторонилась с виду интеллигентного говоруна. Возможно, он ей чем-то напоминал Казика Потоцкого.

Но, может, причина в той сумятице, которая порой овладевает душой человека после особенно кровавого боя, когда кажется, что спасся ты один, а если еще кто-то, то вроде бы твое спасение уже не столь чудесное, исключительное событие. Увы, люди, увы, человеки!

Действительно, очень многих партизан и красноармейцев (мы уже воевали бок о бок с советской армией) в деревне Слободка немецкие танки заутюжили в окопах. Я там не оказался только потому, что отмахнулся от Шуева, когда он угрожающе направил на меня из окопа автомат: «А ну, вернись!» Куда вернись, если я связной при своем командире взвода Лазареве, а он ранен в обе руки, и я должен быть с ним.

Женя был в том окопе, все могу представить, а вот как он поднялся из-под песка и каким он был при этом - ему всегда за всех неловко, всегда смущенная улыбка в самый неподходящий момент! - рисую себе это и не могу: больно.

Очнулась мама от тех слов Р-на в шалаше, девчата-санитарки возле нее и комиссар бригадный, добродушно-круглолицый Х-о, он увидел, что у женщины открылись глаза, тут же стал говорить: ничего не поделаешь, Анна Митрофановна, это такая война, но советская власть вас не забудет, вы ради нее пожертвовали детьми.

Здесь рассказчица сделала большие-большие глаза, а голос ее все такой же тихий.

- Ой, Анна Митрофановна, он заговорил, а вы так вот приподнялись, глаза сделались, не знаю какие. И вы ка-ак плюнете ему в лицо!

- Что ты, Валечка! - мама руки с ножом и морковкой уронила на колени: - Я ничего такого не помню. Ничего не помнила. Неужели? Какой ужас! Что же ты молчала столько лет, я должна хоть теперь попросить у человека извинения?

Не знаю, успела ли это сделать? Если нет, я прошу за нее.

Но кого, кого она видела перед собой, полуочнувшись от ужаса внезапной потери сразу обоих сынов? С кем и с чем она так по-бабьи беспомощно и нелепо расквиталась? Не знаю. А сама она даже не помнила.

* * *

Сколько же раз я приезжал в Глушу. Чаще - со стороны Бобруйска, иногда - через Старые Дороги, со стороны Слуцка. Вначале глаза ищут наши березы - радостный девятивершинный выброс зелени в небо -острую крышу дома, синюю веранду: сидит ли мама-бабушка на крыльце, или возле берез сереет ее халат. Где там бегают моя Наташа, брата Галя, Инка? Родители то приезжают, то уезжают - из Минска, из Могилева.