В плену Морфея (СИ)

— Ты плачешь, — шепчет он отчаянно и громко, задыхаясь от собственных горьких слёз, — ты боишься!

— Эрик… — дрожащим голосом обращается к нему Кристина.

Её всю сковывает осознание ужасной реальности — она такой же кошмар для него, как и все другие люди, глубоко его презирающие и ненавидящие. Кошмар, заставляющий Призрака просыпаться в холодном поту посреди одинокой ночи. Кошмар, заставляющий погибать от рыданий, прожигающих нестерпимой болью его изнутри.

Из заветной мечты Ангела Музыки она превратилась в его самый страшный кошмар.

И теперь Кристина встает в безвыходный тупик. Она не имеет представления о том, как может ему помочь.

— Я могу быть добрым, — шепчет он отрешенно, сворачиваясь на постели клубком и тяжело дыша, — мне нужна лишь любовь…

В этот миг Даае готова поклясться, что слышит то, как всё её сердце трещит по швам, причиняя невыносимые страдания и физически, и морально. Её душа кричит от невероятной силы тоски, сгущающейся над ней в одночасье.

— Знаю, — резко срывается на крик девушка, заходясь тяжелыми рыданиями и припадая к хрупкой спине мужчины бережным объятием, — знаю, что нужна!

Мужчина внезапно замирает под содрогающейся от слёз Кристиной, но она не обращает на то никакого внимания. Клочок бумаги, находящийся в его руке, выпадает из тонких пальцев музыканта.

Тепло, источаемое телом Даае, дурманит Эрика, вверяя ему нежные и трепетные чувства. Чувства, не уместные сейчас. Не уместные теперь после её злых слов, разбивших в пыль его тонкую душу.

Он не может ни злиться, ни радоваться. Эмоции будто покидают его, оставляя за собой только глухую, ничего не значащую, пустоту.

— Ты должна быть на сцене сейчас… — собравшись с духом шепчет Призрак, и его голос предательски срывается.

— Я не могу, — откликается Кристина, боясь пошевелиться или даже вздохнуть, — не могу выступать там, зная, что ты даже не услышишь.

Он заводит одну из рук за голову, чтобы накрыть ладонью рану, причиняющую ему жуткие боли, и осторожно выбирается из-под девушки, отчаянно жмущейся к его безобразному телу. Быстро накинув на себя одеяло, Эрик усаживается на кровати, бросая затравленный взгляд на девушку.

— Какое это имеет значение? — спрашивает он вкрадчиво.

— Только ты имеешь значение, Эрик, — поясняет Кристина, пододвигаясь к нему неловко, — только ты.

— Ты лжешь, — твёрдо говорит мужчина, непозволительно резко вскакивая с кровати на ноги, — лжешь!

Едва ступив на пол, он тотчас опасно пошатывается и спешно цепляется рукой за стену, не позволяя себе свалиться на пол.

— Уходи, Кристина, — просит он, глядя на неё туманным взглядом исподлобья и тяжело дыша.

— Эрик, — нежно шепчет она, чуть хмурясь и медленно подступая к нему, — прошу…

— Немедленно! — восклицает он, не позволяя ей договорить, и тут же заваливается на пол, словно подкошенный.

В одно мгновение девушка оказывается рядом с ним на холодном полу и обхватывает совсем посеревшее лицо ладонями, встревоженно вглядываясь в его глаза, стремительно потухающие перед её перепуганным взором.

Очередная вспышка — он вновь теряет всякую связь с реальностью, безвольно повисая в таких теплых, бережных объятиях Кристины. Она понимает, что он лишь желал избавиться от единственного свидетеля его слабости, но оставить его она уже не сможет, похоже, никогда. Только не после того, что ей раскрыли его сны сегодня. Только не после этого кошмара, некогда бывшего правдивой, неизбежной реальностью.

========== Пятая глава ==========

Всё время, что Призрак проводит без сознания, девушка порхает по его немаленькому дому с мягкой тряпочкой, протирая осевшую за долгие годы пыль. Она не могла себе даже представить, сколько воспоминаний и отражений Эрика хранит в себе его убежище.

С трепетом протирая широкую клавиатуру величественного органа, Кристина обнаруживает там многочисленные картины, написанные им когда-то. Её поражает в который раз его неземной талант.

Перебирая истертые временем портреты, Даае узнает о том, как выглядела его мать, женщина, которую Кристина бессознательно возненавидела в минуты, когда Эрику снился кошмар из самого его детства, когда он задыхался от слёз, боясь удара её тяжелой руки.

Она не может отрицать, что Мадлен, как было сказано на обратной стороне листа, была очень красива и, должно быть, рождение такого необычного ребенка стало для неё настоящей трагедией, насмешкой самого Бога, но… но Кристина всё же не может её понять. Не может понять, как можно так сильно ненавидеть собственное дитя.

На следующей зарисовке она обнаруживает маленькую спаниель с безумно глубоким взглядом и поражается тому, как тонко Эрик способен передать такие черты. Девушка невольно расплывается в улыбке, понимая, что у него всё же был друг. Ведь нет никого преданнее собаки.