В поисках Божества

По-видимому, Василид вообще придавал больше значения помыслам и намерениям, нежели поступкам. Его брезгливое снисхождение к человеческой немощи вытекало из сознания недоступности совершенства для человека; очищение плоти, по его мысли, совершается постепенно, в медленной эволюции от низшего сознания к высшему, пока не закончится «дематериализацией» плоти. Василид придерживался идеи переселения душ, дополняя ее любопытной теорией о душевных придатках, переносимых человеком из одной индивидуальности в другую. Согласно этой теории, душа (или сознание), как продукт первобытного смешения противоположных элементов, носит в себе потенции всего материального бытия, всех форм жизни; в низших существованиях развиваются поэтому низшие потенции (напр. животной жизни), а с переходом в высшие условия существования (т. е. в человеческую природу) развиваются потенции высшего сознания и отвлеченного мышления, но при этом сохраняются, в виде придатков, следы былых инстинктов и низших проявлений сознания. Поэтому в душе каждого человека есть, например, частица звериной психики; мало того, в ней сохраняются следы природы неорганической, пережитки былого существования — например, под видом металла. Климент Александрийский говорил, что по представлению Василида человек подобен Троянскому деревянному коню, вмещавшему в своих недрах множество людей[317]. Этой теорией «душевных придатков» Василид стремился объяснить наличие низших потребностей и страстей в человеке, достигшем даже высокой степени духовного совершенства, и в ней же видел разрешение вопроса о свободе воли. Исидор, написавший в защиту этой идеи целый трактат Περι προσφυους ψυχης,　 доказывал, что если душа человека представляет нечто цельное, то вопрос об ответственности за поступки и побуждения неразрешим, ибо всякий мог бы сослаться на непреоборимые искушения плоти и говорить: «я был вовлечен, я не мог устоять»; между тем, если признать, что психика слагается из пережитков былых индивидуальностей, то долг человека перед собственной совестью очевиден: он обязан стремиться к развитию своих духовных потенций, к полному очищению от наслоений прошлого[318].

«>го медленное очищение совершается исключительно через напряжение воли к освобождению от плотской скверны, без всякого содействия извне, т. е. без помощи Божественной благодати, которую признает церковная догматика. При этом следует помнить, что нерадение в выполнении этого долга самосовершенствования сказывается на дальнейшем пути, в новой индивидуальности: все содеянное человеком в одной жизни приносит свои плоды в следующем существовании, как из всякой причины вытекает неизбежное следствие, — ив этом смысле толковал Василид ветхозаветные тексты о Боге «взыскующем грехи до третьего и четвертого поколения»[319]. Если вспомнить, что по системе Василида ветхозаветный Бог олицетворяет одну из космических сил, управляющих законом природы, то ясно, что здесь подразумевается именно неизбежность мирового закона, взыскующего последствия всего того, что заложено в человеческом сознании. Заметим кстати, что свою теорию метемпсихоза и постепенного очищения души Василид прилагал также к разъяснению своего отрицательного взгляда на мученичество и утверждал, что страдания и мученическая смерть могли являться законной карой за прежде содеянные проступки и потому не подлежат идеализации[320].

Из приведенных мнений Василида ясно, что он не мог не отвергать принятой Церковью идеи о воскресении плоти. Дух стремится к полному освобождению от материи; постепенно развивая свои высшие потенции, он достигает вожделенного очищения и в полноте познания приближается к Непознаваемой Сущности Божества; а материя, отделенная от чуждых ей элементов Духа, отпадет в бесформенное состояние, в бездну покоя и неведения.

Мы остановились столь надолго на этической стороне системы Василида с целью выяснить еще раз всю несостоятельность обвинений его в безнравственности, так легковерно повторяемых ересеологами. При вдумчивом разборе всех данных о василидианстве перед нами развертывается величавая и глубокая метафизическая система, логическим выводом которой было презрение к плоти и гордый аскетизм. Но эти выводы были ясны немногим, это глубокое миросозерцание не могло быть уделом широких масс. Эти массы, впрочем, и не имелись в виду: Василид со свойственным ему горделивым пренебрежением к мнению толпы заявлял, что учение его доступно разве только одному человеку из тысячи и двум из десяти тысяч, и последователям своим он давал девиз: «знай всех, тебя же пусть никто не знает»[321]. И учению своему он придавал характер строгого посвящения, налагая на испытуемых тяжкий пифагорейский искус пятилетнего молчания…