В поисках Божества

Насколько глубока была отчужденность библейской традиции, усвоенной христианством, от истинно иудейского духа, видно из того, что не только с иудейством в собственном смысле — т. е. с остатками сынов Израилевых, переживших свои разбитые мечты, — но даже с евионейским течением христианства никакого сближения не последовало. Для чад Церкви иудей остался таким же врагом, каким он являлся для валентиниан или маркионитов. Пропасть, разверзшаяся между христианством и иудаизмом, осталась зияющей навеки. Дух иудейского народа, его исторические идеалы — оказались совершенно чуждыми новой мировой* религии, сохранившей лишь библейские формулы обращения к Божеству. Разительный пример этой отчужденности мы видим в том равнодушии, с которым христианство относилось к реальным, драгоценнейшим остаткам иудейской старины, к ее священным реликвиям. Следует помнить, что после разрушения Иерусалима Титом в Рим были привезены, в виде трофеев, все святыни Иерусалимского храма: тут были священные сосуды и книги, и таинственное «семисвечие» — «менора», — и завеса храма, и пр.; по словам Иосифа Флавия, Тит отдал часть этих трофеев в храм Мира, а остальными украсил императорский дворец. Можно было бы ожидать, что со стороны римской христианской общины эти реликвии вызвали не только особое внимание, но даже благоговейное почитание; на самом же деле христианский мир не проявил никакого интереса к этим иудейским святыням, остававшимся в Риме более трех веков. Ни один христианский писатель о них не обмолвился, — даже позже, когда поклонение мощам и всяким реликвиям стало общим явлением. О дальнейшей судьбе этих святынь иерусалцмского храма мы можем почерпнуть сведения лишь из случайного указания позднейшего византийского историка Прокопия (в его истории Готской войны при Юстиниане): по его словам, при взятии Рима Аларихом в 410 г. часть драгоценных священных сосудов попала в руки готов в числе прочей награбленной добычи, а остальная часть была увезена в Африку вандалами при вторичном взятии и разграблении Рима Гензерихом в 455 г.[562]

Поразительное равнодушие христиан к судьбе этих реликвий, о которых нет ни единого упоминания во всей святоотеческой литературе, красноречиво доказывает, насколько усвоение Церковью библейской традиции было чисто внешним, идейным, и не находилось в связи с историческими заветами иудейства.