В поисках Божества

Другим весьма важным последствием борьбы с монтанизмом было окончательное выяснение отрицательного взгляда Церкви на выступления женщин во главе общин. Мы уже знаем, что в первобытном христианстве царил принцип «несть мужеский пол ни женский» и что это равенство полов находило ежечасные подтверждения и в повседневной жизни общин, и перед лицом гонителей, когда женщины выступали бесстрашными исповедницами и мученицами за веру не только наравне с мужчинами, но даже вдохновляя и ободряя своим примером своих сподвижников, как Бландина среди лионских мучеников в 177 г. и Перпетуя в Карфагене в 203 г. Мы знаем также, что ограничение роли женщины в Церкви постепенно выяснялось по мере развития исторической эволюции христианства и перехода его от вольного экстаза первобытных общин к устойчивым формам церковной организации. Нервная экзальтация женщин и их необузданный пыл, так трудно поддающийся дисциплинированию, казались уже неудобными в новых условиях христианского быта; недоверие Церкви к женскому элементу еще усиливалось при виде выдающегося положения, занимаемого женщинами во всех мистических сектах, в которых они часто играли руководящую роль (как, например, Марцеллина у карпократиан). Мы знаем, что в гностических кругах, наоборот, подчеркивалось особенное значение женщин и поддерживалось предание об особенном доверии и сердечном отношении Самого Господа Иисуса Христа к некоторым Своим ученицам, стоявшим к Нему ближе самих Апостолов. Эта традиция была весьма неприятна церковной иерархии, основавшей свой авторитет на апостольском преемстве; она способствовала усилению вражды Церкви к женщинам. То обстоятельство, что именно в гностических сектах женщины занимали часто первенствующее положение, находя здесь простор для своих мистических порывов, — от вдохновенных прорицаний до обыкновенных явлений истерии и кликушества, — наконец, что именно у гностиков женщины были облечены священным саном и совершали все таинства, возбуждало в Церкви стремление отстранить женщину от священнослужения. Мы уже видели, с каким раздражением Ириней Лионский отзывался о спутницах валентинианина Марка и об участии их в совершении таинственных обрядов[559]. Женщины-священнослужители, проповедницы и пророчицы, пользовавшиеся таким почетом у гностиков, навлекли на себя вражду со стороны предстоятелей Церкви именно с тех пор, как в церковных кругах выяснилось стремление установить равновесие между крайними течениями христианской мысли и создать новые идеалы — спокойствия, кротости и безусловного подчинения церковному авторитету. Этому идеалу менее всего подходили женщины, одержимые религиозным экстазом, и Церковь начала против них упорную борьбу, выразившуюся особенно ярко в вопросе о катафригийских пророчествах. Осуждение монтанистского движения явилось решительным моментом в истории постепенного развития в Церкви антифеминизма; оно послужило поводом к стеснению проповеднической роли женщин, к предъявлению им одного лишь требования скромности и безмолвного повиновения. Так совершилось мало-помалу ниспадение женщины со степени полноправного члена христианской общины. В гностических сектах, далеко уклонившихся от русла церковного христианства, даже в монтанистских общинах после отпадения их от Церкви мы видим еще женщин в руководящей роли предстоятельниц общин, облеченных даже саном епископа[560], — в Церкви такое явление уже немыслимо. Церковное христианство выдвигает еще только дивных мучениц: на кровавой арене амфитеатров женщины в последний раз выступают с братиями как равные… Но для женщины-проповедницы и восторженной прорицательницы нет более места в новом укладе христианской жизни: отныне ей принадлежит лишь второстепенная роль вдохновительницы, — как Макрина для великих братьев своих Василия и Григория, как Моника для сына своего Августина, как Павла для Иеронима. Вселенская Церковь уже не увидит более великой благовестницы, как спутница Павла «равноапостольная» Фекла, — великих пророчиц, окруженных всеобщим почитанием, как дочери Апостола Филиппа или как Максимилла…