В поисках Божества

Ога эволюция в сторону терпимости и снисхождения к немощам плоти вызывала резкие порицания и в самых авторитетных церковных кругах. Многие пастыри Церкви сокрушались о забвении былых христианских идеалов; не касаясь вопроса о дополнительном посвящении для избранных, они требовали, чтобы Церковь держала высоко знамя своих идеалов, хотя бы в виде неосуществимой мечты, недосягаемой цели, к которой мог бы по мере сил стремиться человеческий дух. Усилия некоторых пастырей, направленные к утверждению нового строя христианской жизни с его облегченными моральными принципами, вызывали нередко отпор со стороны их коллег — более ревностных блюстителей заветных идеалов. Так, когда великий епископ Коринфский Дионисий, о котором мы уже упоминали[569], обратился к своему собрату Пиниту, епископу города Кносса на о. Крите, с увещанием воздержаться от предъявления слишком строгих аскетических требований к своим пасомым и не возлагать на них непосильного бремени безбрачия, Пинит ответил ему в ироническом тоне: воздавая должное мудрости Дионисия и прославляя его добродетели, он в то же время давал Коринфскому пастырю со своей стороны совет: не держать вверенную ему паству «на молоке», т. е. в младенческом состоянии, но питать ее и более твердой пищей, чтобы она не осталась пребывать навеки в духовном младенчестве[570]. В этих словах критского пастыря определенно выразился взгляд партии ригористов на христианскую этику. Пусть Церковь призывает в свое лоно всех без разбора: истинными сынами ее все же могут быть только те, которые в забвении плотских потребностей предаются неугасимому стремлению к духовному совершенствованию.

Этот спор о принципах, по существу неразрешимый, резко обострился вопросом об отношении Церкви к отступникам, не выдержавшим тягости гонений. Вопрос этот назревал уже с начала II века, со времени выяснения враждебного отношения языческого мира к христианству и возникновения официальных на него гонений. Мы уже знаем, что преследования против христиан возбуждались на основании закона (religio illicita), но что поводом к ним были доносы и нелепая клевета, распространяемые языческой толпой[571]. Естественно, что при таких условиях возникал вопрос о пользе открытого исповедания веры, встречаемой таким злобным непониманием; многие христианские мыслители считали, что христианство, как религия избранных, должно остерегаться таких бесполезных столкновений с общественным мнением и оберегать тайну Божественного Откровения от взоров тупой и враждебно настроенной черни. Подобное воззрение находило сторонников преимущественно среди гностических учителей; мы знаем, что многим из них (как напр. Василиду) бросался упрек в отрицании пользы мученичества за веру[572]. Церковь придерживалась противоположного воззрения, именно потому, что она вообще боролась с гностическим понятием о высшем и замкнутом посвящении, недоступном толпе. Раскрыв широко свои объятия всем чающим спасения, она поощряла всякое публичное исповедание веры, даже когда оно не вызывалось необходимостью и носило характер бравады перед гражданской властью. Блестящий сонм мучеников, запечатлевших кровью свою преданность Христу, признавался лучшим украшением Церкви; она гордилась ими, обаянием их укрепляла свой престиж, свое высокое звание хранительницы той Истины, за которую люди так бесстрашно претерпевали муки и так радостно умирали.

Но эта радость не всегда бывала неомраченной. Именно потому, что к стаду Христову приобщались иногда люди неподготовленные к высшим подвигам самоотречения, они не всегда выказывали непоколебимую стойкость перед страхом смерти, перед лютыми пытками. Случаи отпадения от веры учащались по мере распространения христианства среди широких масс; они стали слишком обычным прискорбным явлением, когда, с конца II и начала III в., гонения приняли характер планомерной и беспощадной борьбы против христианства со стороны государственной власти, вместо прежних отдельных вспышек ненависти к непонятному мистическому учению. В середине III века, при Деции, гражданские власти задались целью совершенно искоренить христианство и прибегли для этого к систематическому разгрому христианских общин, подвергая предстоятелей их аресту и казни и принуждая верующих к принесению жертвы официальным богам. Арены цирков обагрились кровью несметных мучеников; и все же ряды бесстрашных исповедников не редели, несмотря на жестокость преследования и на изобретательность палачей, измышлявших новые ужасные пытки. Но наряду с этими славными мученическими подвигами случаи отречения от Христа стали настолько обычными, что по окончании гонения Церковь была поставлена перед необходимостью войти в соглашение с этими массами отпадших (lapsi) и открыть им путь к обратному приему в свое общение. Вопрос этот был настолько болезненным для христианского сознания, что решение его сопровождалось многими раздорами и целым расколом.