В поисках Божества

В сущности, этот жгучий вопрос заполняет собой весь III век истории христианства. Он находился в тесной связи с общим стремлением Церкви облегчить доступ к своим алтарям людям немощным, заменив для них невыполнимые моральные требования возможностью покаяния; в нем выражался последний этап борьбы церковного авторитета с гностицизмом и с аскетическими идеалами монтанизма. Медленная эволюция Церкви по пути снисхождения к «малым сим» должна была завершиться терпимостью даже к такому нравственному падению, каким было отречение от Христа. Противники этой политики уступок предвидели ее последствия, когда они восставали против всякого снисхождения к тяжкому греху, совершенному после крещения. Уже в конце II века христианские мыслители, ободрявшие ригоризм монтанистов (как напр. Тертуллиан), не делали различия между тяжкими грешниками и отступниками, порицая в одинаковой мере дарование возможности покаяния и тем, и другим. В первой четверти III века это разногласие в этических принципах привело к расколу в Римской Церкви, когда папа Каллист (217–222) признал нужным распространить возможность покаяния на те грехи, которые до этих пор считались неизгладимыми. Эта мера Каллиста была встречена с таким негодованием, что даже часть его клира, во главе со знаменитым Ипполитом, отложилась от него[573]. Ипполит поместил в своих Философуменах язвительное обличение Каллиста в его преступной, по его мнению, снисходительности к грешникам, осквернявшей благодать крещения; римский епископ сам оказался в положении полуеретика и недостойного пастыря стада Христова. Преемники Каллиста продолжали его политику, а Ипполит оставался во главе партии непримиримых ригористов, пока гонение при имп. Максимине не соединило его с папой Понтианом в общем страдании за имя Христово и тяжкой ссылке (в 235 г.). Эволюция церковного христианства уже не могла быть задержана. Церковь, упрекавшая гностиков в пренебрежении к идеалу мученичества, уже сама склонялась к отрицанию его пользы в некоторых случаях. Во время гонения при Деции выдающиеся пастыри и Отцы Церкви, как Свв. Киприан Карфагенский и Дионисий Александрийский, признали нужным скрыться и следить издали за своей паствой, ободряя ее посланиями; их поведение далеко не всеми одобрялось, но все же не навлекло на них осуждения. Когда же, по окончании Дециева гонения, вновь возникший вопрос о покаянии lapsi и возвращении их в лоно Церкви приобрел особую остроту, то примирительная тенденция одержала верх над всеми протестами. Сторонники непримиримой строгости остались в меньшинстве, но они образовали целую партию, отрицавшую всякую возможность соглашения с Церковью по этому жгучему вопросу. Во главе этой партии оказался в Риме талантливый и пылкий пресвитер Новатиан.

На почве разногласия с Римской Церковью по вопросу о милосердии к падшим Новатиан вступил в открытую борьбу с папой Корнелием (избранным в 251 году на римскую кафедру, остававшуюся незамещенной более года после мученической кончины папы Фабиана) и добивался даже низложения Корнелия и признания его избрания незаконным. Этот конфликт вышел из пределов местных интересов: многие епископы Востока и Запада, хотя и отказавшиеся от поддержки притязаний самого Новатиана на римскую кафедру, все же одобряли его взгляды на недопустимость общения с lapsi и выказывали ему сочувствие и уважение; в числе их были предстоятели крупнейших восточных Церквей, окруженные особым обаянием, как Фабий Антиохийский и Фирмилиан Кесарийский. Даже Дионисий Александрийский, оказавшийся в лагере противников строгости, все же относился к Новатиану с уважением и писал ему в примирительном духе. Враги Новатиана пытались подорвать к нему доверие, распространяя слухи о незаконности его крещения и рукоположения, но партия его оставалась весьма сильной и вызвала на Западе настоящий раскол, переживший смерть самого Новатиана (претерпевшего мученичество во время гонения при Валериане). Новатианство, отколовшееся от Римской Церкви, продолжало существовать самостоятельно более трех веков, отличаясь от господствующей Церкви лишь строгостью своей нравственной дисциплины. На Востоке оно слилось с пережитками монтанизма. Сведения о новатианах проскальзывают в христианской литературе до VI в. и окончательно замолкают только в VII веке.