В поисках Божества

Мы здесь не можем остановиться достаточно подробно на личности и учении самого Оригена: подобное рассмотрение его идей завлекло бы нас слишком далеко, а биографические данные о нем и данные о его деятельности заслуживают тщательного изучения и не вмещаются с достаточной полнотой в наш беглый очерк гностического движения. Кроме того, Оригена нельзя отделить от общего брожения философских идей, очагом которых служила Александрийская школа. Мы уже упоминали о том, что со II века по Р. X. Александрия являлась мировым культурным центром, в котором философские созерцания эллинизма достигли пышного расцвета[584]. Здесь появились христианские мыслители — главы гностических школ, такие как Василид, Карпократ, Валентин; здесь наряду с языческими философскими кружками, теснившимися вокруг знаменитой библиотеки и музея и подготовлявшими расцвет неоплатонической школы, было основано христианское «огласительное училище», в котором эллинская философия проходила через горнило христианского мышления и создавала блестящую плеяду богословов-созерцателей, соединявших глубину познания с порывами пламенного Богоискательства. Мы не имеем возможности остановиться здесь на интересной личности первого известного нам руководителя этого христианского училища — Пантена (Πανταινος, Pantaenus), сицилийца родом, последователя стоической философии, в поисках истины посетившего все святилища познания и древней мудрости, побывавшего и в Индии, откуда, по преданию, он привез экземпляр «Евангелия двенадцати Апостолов», будто бы завезенного в Индию Апостолом Варфоломеем. Вероятно, в конце своей жизни он оказался руководителем Александрийского Училища, где в числе его учеников был Александр, впоследствии знаменитый епископ Иерусалимский, а также Климент, заменивший его во главе училища. Климент Александрийский, родом афинянин, прозванный Строматевтом (Κλημης ο Στρωματευς) по заглавию важнейшего своего сочинения, уже хорошо нам известен; неоднократно приходилось нам ссылаться на его драгоценные Строматы и отмечать громадное значение этой книги в истории христианской литературы: мы знаем, что Климентовы Строматы являются одним из наиболее серьезных источников по изучению гностических систем, в частности валентианства, для ознакомления с которыми необходимо считаться также с данными, собранными Климентом в так называемых «Ехсеrрtа ex Theodoto»[585]. Кроме того, «Строматы» представляют неисчерпаемый источник сведений о египетских мистериях и религиозно-философских воззрениях древнего эллино-восточного мира. Климент был хорошо знаком с тайнами этого мира и его мистических созерцаний; порывы неутолимого Богоискательства и его увлекали к подножию всех алтарей познания, и в числе его учителей, по его же словам[586], были и представители эллинских философских школ, и сирийцы, и иудеи; наконец, после долгих странствований, он оказался в числе учеников Пантена в Александрии и, по-видимому, разделял потом его труды по огласительному училищу до того времени, когда сам стал во главе училища. Из одного указания Александра Иерусалимского, сохраненного Евсевием[587], можно заключить, что Климент имел сан пресвитера в Александрийской Церкви. Но миросозерцание знаменитого александрийского учителя было далеко от тех течений церковного христианства, с которыми мы недавно ознакомились. Климент был чистым гностиком по своим воззрениям на Откровение Христово как на высшее озарение, недоступное толпе. В его Строматах, как и во всех других известных его сочинениях, с любовью обрисовывается идеал христианского мыслителя, достигшего посвящения в глубочайшие тайны Богопознания и весьма близкого к «пневматикам» гностических школ. Климент употребляет слово «гностик» лишь в положительном смысле, обозначая им именно такого «посвященного», носителя высших христианских идеалов. Следует заметить, что даже краеугольная идея гностиков о существовании особого, эзотерического учения, переданного Христом лишь достойнейшим ученикам, не была чужда Клименту: в его книге «Υποτυπωσεις» упоминается об откровении высшей истины, дарованном Божественным Учителем Петру, Иакову и Иоанну и переданном ими Аругим апостолам и затем 70 избранным ученикам[588]. Христология Климента проникнута докетизмом: он склонялся к признанию призрачности плоти Иисуса Христа и ссылался на свидетельство «Деяний Апостола Иоанна», ныне изъятых из канона.