В поисках Божества

Само собой разумеется, что противники христианства отвечали сходными обвинениями — в рабской подражательности древним таинствам. А между тем истина была не в этой полемике и пристрастных нападках, а в спокойной оценке того общечеловеческого достояния мистики, религиозных идей и символических формул, частицы которого вошли во все великие религии Востока. Митраизм как религия, непосредственно вылившаяся из глуби восточных святилищ, выразил более ярко эти старые как мир формулы, эти символические образы столь далеко от нас отошедшего мистического сознания. Но эти самые образы седой мистики влились широкой струей и в христианство, — и признавая этот факт, мы лишь углубляем и расширяем значение христианства как мировой религии. Христианство всегда стремилось к объединению всех высших и лучших идеалов человеческой мысли, — и ему дано право с гордостью сознавать, что оно является доныне носителем всех светлых мечтаний человечества, всех глубоких идей, когда-либо нашедших выражение в робких попытках обрядовой символики. Позднейшее христианство выработало замечательную формулу для утверждения своего догматического исповедания: «Id teneamus, quod semper, quod ubique, quod ab omnibus creditum est». Эта формула имеет более глубокий смысл, нежели тот, который ей приписывали богословы, — она шире понятия о церковном общении, о догматическом согласии. Истинный смысл ее в том, что в христианстве содержатся крупицы всех былых поисков истины, что его миросозерцание сложилось из наслоений всех религиозных формул, когда-либо выразивших мировую тоску Богоискательства. Старая мистика Востока влилась многими широкими струями в мощный поток христианства.

Но это не значит, что митраизм не мог оказать никакого непосредственного влияния на выросшее рядом с ним христианство: наоборот, мы имеем полное основание полагать, что именно оттуда заимствованы некоторые детали христианской обрядности. Влияние митраизма заметно на особом значении Солнца как образа Божества в христианской символике — значении, сказавшемся и в мистическом поклонении восходу солнца на утреннем богослужении, и в посвящении солнцу седьмого дня недели, и даже в приурочивании первого из величайших христианских праздников к моменту декабрьского «солнцеворота», т. е. к тому дню в годичном цикле, который всюду ознаменован празднествами в честь солнца. Торжественное празднование Непобедимого Бога-

Солнца (Sol invictus) в митраизме происходило 25 декабря, и мы вправе предположить, что это обстоятельство не осталось без влияния на фиксирование даты великого христианского праздника, подобно тому, как весенние празднования убиенного юноши — бога Атиса-Адониса — оставили свой след в христианском календаре. Повторяем, что констатирование подобных влияний на обрядовую сторону христианства не только не является оскорбительным, но, наоборот, подчеркивает глубокий смысл всей христианской обрядности, сложившейся не случайно, а под влиянием общечеловеческих религиозных традиций и вековых, идеальнейших порывов к символическому изображению отношений мира к Божеству. Недаром христианство с первой же поры приняло на себя задачу стать всеобъемлющим религиозным синтезом, вместив в себе религиозные идеалы всех рас и племен, все скорби и все упования человечества, всю радость духовного озарения со всеми муками вечного Богоискательства. Здесь уместно вспомнить, что один из первых христианских писателей[49] с гордостью говорил: «Все, что сказано кем-либо хорошего, принадлежит нам, христианам».