В поисках Божества

Окончив свое образование в Тарсе, Аполлоний перебрался в Эгею, где был в постоянном общении со жрецами знаменитого храма Эскулапа. Здесь же, по словам Филострата, он был принят в пифагорейское братство, выдержав предварительный искус пятилетнего безмолвия. Отныне его жизнь стала рядом подвигов аскетизма и всяких лишений. Отказавшись от всякой животной пищи, облаченный в льняные одежды[56], он странствовал по всем святилищам, совершенствуясь в экстатических созерцаниях. За ним шли ученики, толпа богоискателей, неудержимо привлекаемых его благородной осанкой, вдохновенным взором, исходившей от него духовной мощью. В Ниневии, где остановился Аполлоний по дороге в Индию, к нему пришел некий Дамис со словами: «Ты идешь за Богом, я пойду за тобой», — и с этого момента стал неразлучным спутником Учителя. Из Ниневии они направились в Вавилон для бесед с тамошними магами, а затем добрались до Индии; пребывание Аполлония в Индии описано Филостратом с прикрасами самого фантастического свойства. Следуя далее все тому же источнику, мы узнаем, что обратный путь Аполлония и его верного спутника лег через Вавилон и Эфес и привел их в Афины, а оттуда в Рим, во времена правления Нерона. После пребывания в Риме Аполлоний совершил путешествие в Испанию, побывал в Египте и наконец водворился у себя на родине, в Малой Азии. В 96 г. он был в Эфесе, когда произошел странный случай ясновидения, о котором говорят древние писатели: в тот самый день и час, когда император Домициан был убит в Риме (18 сентября 96 г.), Аполлоний в Эфесе увидел сцену убийства и со всеми подробностями описал ее окружающим. Вскоре после этого Аполлоний совершенно исчез: отослав Дамиса в Рим под предлогом какого-то поручения, он скрылся и уже никогда более не появлялся на жизненной сцене. Его последователи были убеждены, что он не умер обычной человеческой смертью; иные ожидали его скорого воскрешения, другие полагали, что его совершенный дух «дематериализовался», покинув ненужную ему оболочку тела.

Мы остановились на этой загадочной личности, промелькнувшей ярким метеором на фоне мировой истории и ныне почти забытой, как на характерном образце учителя, столь жадно встреченного толпой. Но Аполлоний говорил не для толпы, он был прежде всего «великим посвященным», хранившим обет молчания перед профанами. Ни он, ни другие представители пифагорейских или иных таинств не могли бросить людям живого слова, утолить всеобщую жажду просветления. Безмолвные, загадочные, скользили они над жизнью, воплощая в себе человеческие грезы о духовном совершенстве, чуждом всяких житейских забот.

Но мировой тоски они утолить не могли.

А она все глубже охватывала человечество, встрепенувшееся от веяния мистики. И все помыслы, все упования, все лучшие силы человеческого духа были напряжены в ожидании вещего слова, имеющего рассеять тоску Богоискательства.

Мир ожидал Богочеловека. И он готов был к восприятию Его, когда из Галилеи пронесся таинственный клич: Он пришел!

Часть вторая

«Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока, и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф. II, 1–2)[57].

Эго предание распустилось благоухающим цветком среди других бесхитростных евангельских повествований, и в нем таится глубокий образный смысл. Эти пришедшие на поклон к Младенцу Иисусу «волхвы» — т. е. носители древнего посвящения и познания — как бы символизируют отношение древнего мышления и философского созерцания к Тому, во Имя Которого крестилась вся человеческая культура.

Годы проповеди Царства Божьего в Галилее промелькнули светлой идиллией, оставшись в человеческой памяти лучезарной мечтой. Облик Христа перестал быть осязаемой реальностью, и вокруг Его духовного наследия началась борьба идей, понятий и разнотолков. Многое из сказанного Божественным Учителем осталось непонятым, многие слова Его, преданные забвению, даже бесследно затерялись. Не прошло и десятилетия со времени Его отшествия из скорбного мира, как ближайшие ученики Его уже вступали в ожесточенные споры о том, как именно относился Учитель к данному жизненному явлению, что ответил бы на тот или иной предложенный вопрос. Среди этих споров учение Христа могло затеряться в узком сектантстве, растратить свою живительную силу. Но его подхватила разливавшаяся по миру волна мистицизма. Страстный порыв, искавший «прежде всего Царствия Божия и правды его», сблизил юную религию с древними таинствами, окунул ее в водоворот великого мистического брожения, одухотворявшего мир. И она в этом союзе с древней мистикой окрепла, утвердила свою царственную власть над человеческими сердцами, подобно тому, как в образном рассказе о поклонении волхвов Божественный Младенец впервые проявил Свою Царственную Сущность именно в принятии этого поклонения и символических даров от магов — носителей древнего посвящения.