В поисках Божества

Конечно, это новое слово не явилось миру в виде стройного цельного учения. Наоборот, ясного понятия о Сущности Божества не было в первом лепете христианства. Далее мы увидим, что христианство не раз далеко отклонялось даже от самой идеи монотеизма. Мы проследим, как медленно, в течение двух-трех веков, вырабатывались христианским мышлением догматические определения Божества. Этой догматики еще и в помине не было в эпоху первых сбивчивых призывов к Царствию Божию. Но в этих призывах была заложена непобедимая сила веры в Божественный Свет, воссиявший над миром, согревший человеческую душу и воспламенивший ее радостью божественного созерцания.

Всякому серьезному исследователю, приступающему к изучению христианства с намерением постигнуть его сущность, разгадать тайну его успеха и выяснить его историческую эволюцию, надлежит прежде всего отрешиться от некоторых предвзятых мнений, навеянных легкомысленным непониманием и не оправдываемых веской критикой фактов. Мы уже указали на два таких мнения — на рассматривание христианства как простой проповеди иудейского монотеизма и на преувеличение значения «галилейской идиллии», трогательные подробности которой могут сильно действовать на воображение нашего времени, но не обладали такой неотразимой силой в эпоху распространения христианской проповеди по древнему миру, где было столько простоты в повседневном быту и столько идиллической поэзии в религиозных мифах. Еще более глубоким заблуждением является рассматривание христианства как социальной проповеди, родственной по духу возникшим сравнительно недавно социально-демократическим утопиям: и это мнение обличает незнакомство с теми условиями и той средой, в которой развилось христианство. В этой среде, где так несложны были жизненные потребности, где, по климатическим условиям, не было острой материальной нужды и поэтому не было и озлобленного сознания неравного распределения материальных благ, — в этой среде, охваченной мировым мистическим брожением, социальная проповедь могла иметь разве только частичный успех, могла вызвать местную вспышку, но всецело овладеть человеческим сознанием она не могла. Мир ждал не социальных реформ, а религиозного подъема. И только в преддверии нашего времени, с его неслыханным культом капитала, с его жестокой борьбой классов и назревшими общественными вопросами, могло возникнуть предположение, будто великое религиозное движение, создавшее христианство, разгорелось на почве социальных учений. Девятнадцать веков тому назад человечество ждало не общественного переустройства, а живого слова, разрешающего тоску Богоискательства, — и покорило его восторженное учение о Царствии Божием «не от мира сего».

Столь же ошибочно еще одно современное мнение о первобытном христианстве, навязывающее ему особое значение моральной проповеди, направленной исключительно к подъему нравственного уровня человечества. И этот взгляд вытекает из современного понятия о религии, совершенно чуждого мистике и истинному пониманию религиозных запросов. В наше скучное время, знающее лишь практическую сторону жизни, религия сводится к требованиям морали и вне её не находит себе смысла. Для нашего мира, проникнутого утилитаризмом, не может быть духовного подъема, не связанного с какими-либо реальными благими последствиями, и поэтому религия мыслима лишь как узда, налагаемая на человеческие страсти, лишь как залог общественной безопасности и ограждение общечеловеческих интересов от напора эгоистичных стремлений. Оттого высшая степень религиозного подъема, доступного нашему времени, заключается в альтруистическом забвении личных интересов, в бескорыстном порыве к служению своему ближнему вместо служения собственному «я»; такой подвиг считается ныне высшим, почти недосягаемым идеалом. Но мир забыл, что этот идеал, как бы ни был он высок, не может быть высшим идеалом человеческого сознания уже потому, что в нем содержится признание ценности материальных благ (хотя бы для ближнего), что в нем нет полного забвения будничной обстановки жизни. Как ни велик подвиг братской любви — выше него подвиг духовного совершенствования, одухотворяющий целые поколения, облагораживающий все человеческое сознание. Как ни велика заслуга того, кто утер слезу ближнего, выше него стоит тот, кто вещим словом отрывает людей от всяких материальных забот и ведет их за собой к неземным идеалам…