В поисках Божества

Не мир несло христианство, но меч! В этом признании — истинный смысл христианской проповеди, того учения, в котором современное непонимание хотело бы видеть мораль здравого смысла, хранительницу бытовых традиций и семейного очага. Мы знаем, как глубоко запал этот призыв в человеческие сердца, как буквальное толкование его привело к решительной борьбе против «мира» и всех мирских уз и создало беспримерное в истории человечества стремление к бегству из постылого «мира» в безмолвный простор пустыни, в одиночество и тишину монашеской кельи. Эти аскетические идеалы были заложены в самой основе христианского миросозерцания. Заметим только, что первобытное христианство настолько подчеркивало свою отчужденность от жизненной реальности, что даже не пыталось проводить в жизнь осуществление своих идеалов. Оно учило презрению ко всему мирскому, но презрению настолько глубокому, что для него внешние условия мирской жизни не играли никакой роли. Христианство не отрывало своих последователей от их обычной жизненной обстановки, допускало и семейные узы, и брачную жизнь, наравне с военной службой, богатством, рабством, допускало даже возможность брака между христианами и язычниками, как допускало возможность для христианина иметь рабов-христиан. Все это казалось мелкими житейскими условностями для людей, живших одним лишь порывом религиозной экзальтации. Важно лишь то, чтобы эти мелочи не занимали места в человеческом сознании, чтобы на них смотрели как на нечто ничтожное, скоропреходящее; с ними и бороться не стоит: конец мира близок, и с ним рассеется призрак постылой земной реальности.

Нельзя не подчеркнуть, что это ожидание неминуемой близкой кончины мира в значительной мере способствовало широкой терпимости первобытного христианства к внешним условиям жизни. Первые поколения христиан были убеждены в том, что конец мира должен наступить еще при жизни самовидцев Спасителя. Можно сказать, что первый решительный перелом в христианском миросозерцании совершился тогда, когда сошли в могилу последние представители первого христианского поколения, последние ученики Господни, слышавшие евангельское благовестив из собственных уст Учителя. Только тогда наступило сознание, что повседневное ожидание второго пришествия Господня было напрасно, и пришлось озаботиться о приспособлении религиозного миросозерцания к реальности житейского обихода. Мы проследим далее эту эволюцию религиозной мысли, начавшуюся с конца I века нашей эры[59]. Пока же достаточно еще раз отметить, что именно в силу этой веры в близкую кончину мира первобытное христианство не могло придавать значения житейским условиям и действительно относилось к ним с полным безразличием. Разлад, внесенный в мир христианским миросозерцанием, был чисто духовный. Ничего не возбраняя, не отменяя никаких житейских нужд и требований повседневности, христианство, однако, лишало их значения и отрывало от них человеческое сознание. Все то, чем заполняется жизнь при обычных условиях, — любовь, семейные узы, заботы о личном честолюбии и о благосостоянии семьи, — все это оказалось несущественными придатками жизни, досадными мелочами, отвлекающими внимание от единственной ценности существования — религиозного восторга. В этом смысле (и только в этом смысле) христианство явилось разрушительным началом для древней эпохи и оказалось острым мечом, подсекающим в корне древние устои семьи и общественности. Но, повторяем, то было чисто психологическое явление, потеря вкуса жизни, если можно так выразиться. Внешние же бытовые условия оставались незатронутыми. Те категорические отрицания семьи и семейного быта, о которых мы только что упоминали, мирились с фактом супружеских и семейных отношений как с неизбежным злом; решительное осуждение забот о материальной обеспеченности не являлось препятствием к тому, что среди ближайших учеников Христа и среди членов первобытных христианских общин были и богатые люди, не отказавшиеся от своего состояния и помогавшие из своих средств неимущим братиям[60], подобно тому, как среди братий были люди всех классов, не порывавшие со своей средой. «Пусть каждый останется в своем звании», — учил Апостол Павел. Христианство было свободным духовным союзом людей разных состояний и сословий, соединенных между собою лишь братской любовью и общим религиозным восторгом и сходившихся по возможности часто для радостного братского общения вокруг символической Чаши. На эти «вечери любви» сходились и господа, и рабы, и «сущие от кесарева дома», и солдаты, и юные девушки, и состоятельные члены общины, оказывавшие ей материальную поддержку. Иного характера христианская община не имела в течение двух веков и даже более, и никакой правильной организации она не знала, кроме внутреннего порядка священнослужения.