И вот, эта вольная проповедь духовного восторга оказалась «победой, победившей мир». Именно потому, что христианство не знало организованных форм и строгих предписаний, оно смогло разлиться по миру неудержимой волной и избежало опасности разменяться на мелкое сектантство.
Образцы мистических сект уже имелись в иудействе; они являлись реакциями против установившейся в иудейской среде железной дисциплины семейных и общественных отношений, и поэтому устраивались на общинных началах и на принципе отрицания семьи и собственности. Такими сектантами были
Последние описаны Филоном Александрийским в его знаменитом трактате «О созерцательной жизни» (Περι βιου θεωρητικου), и описание это настолько сходится с нашим понятием о первобытном христианстве, что научная критика склонялась к отождествлению этих «терапевтов» с первыми христианами Египта, причем самая подлинность приписанного Филону трактата оспаривалась. Это мнение, однако, ныне опровергнуто, и научная критика вполне признала возможность существования среди эллинизированных иудеев Египта мистических сект, близко подходивших к типу пифагорейских общин[61]
. Филон описывает нам общину терапевтов, расположившуюся у Мареотского озера, к югу от Александрии. Эти терапевты жили в отдельных кельях или хижинах; ежедневно вставая до зари, они приветствовали восход срлнца молением об озарении Истинным Светом и не вкушали пищи до заката, проводя день в безмолвии и созерцании; по субботам все «братья» и «сестры» сходились вместе для общей молитвы, а в торжественные дни собирались для общей скудной трапезы (состоявшей из хлеба и воды, с солью и иссопом) и пения священных гимнов, после чего проводили ночь в священной пляске, в виде торжественного хоровода, продолжавшегося до зари; поклонившись восходу солнца, все расходились по своим одиноким хижинам. Как видно, сходство быта этих терапевтов с первыми монашескими общинами Египта и Палестины было настолько велико, что недаром научная критика была введена в заблуждение и пыталась их отождествить. На самом деле можно допустить лишь сильное влияние «терапевтов» на христианское иночество, возникшее впервые в Египте в III в.[62]. Но не следует забывать, что сами «терапевты» были иудеями лишь по имени; на самом деле они потеряли под влиянием эллинизма всякую связь с иудейством, и родство их с чисто эллинским пифагорейством несомненно (на что указывает и поклонение солнцу, заимствованное пифагорейством из мистерий Востока).Гораздо ближе иудейскому духу была секта ессеев, довольно многочисленная в Палестине и Сирии в эпоху зарождения христианства. Ессеи придерживались всех религиозных традиций иудейства, но отличительной чертой их было отрицание собственности и устройство своих общин на началах коммунизма. Их аскетические идеалы и строгий образ жизни привлекали сердца, и роль их в истории религиозного брожения, предшествовавшего христианству, была довольно значительной. Научная критика всегда считала, что христианство выросло в тесной связи «в ессейством; неоднократно высказывалось предположение, что Сам Иисус Христос и ученики Его были в сущности представителями этой секты. Но сходство христианства с ессейством было далеко не так глубоко, как принято считать. Ессеям недоставало именно того, чем дышало христианство, — мистической экзальтации. Ессейство было реакцией религиозного чувства против политиканства и всяких неурядиц, заполнивших жизнь иудейства хасмонейского и римского периодов; строгая дисциплина его общин являлась протестом против нравственного упадка иудейства в эту мрачную для него эпоху, а отрицательное отношение к собственности было реакцией против порабощения умов материальными заботами. Но это требование новых этических начал все же не отличалось широким подъемом; практический ум, неизменно свойственный иудейству, брал верх над порывами мистического идеализма, и ессейство, слишком тесно связанное с иудейской традицией, с иудейской обрядностью, было обречено на прозябание в роли чисто иудейской секты. Не ему была дана власть и призвание покорить мир. Христианство же победило мир именно потому, что оно вышло из этих рамок простого кодекса морали и зажгло в человеческих сердцах святую тоску о неземных идеалах.