В поисках Божества

Злобные подозрения усугублялись тем, что эти «безбожники» для совершения своих обрядов собирались втайне, преимущественно во мраке ночи: стало быть, им нужно было скрывать нечто омерзительное, невозможное при свете дня. Этот упрек в искании тайны и покрова тьмы[124] постоянно слышался по адресу христиан и вызывал негодующую отповедь со стороны апологетов. На самом деле может казаться странным, что именно христиане обвинялись в таинственности, между тем как все мистические секты и братства, не вызывая ни в ком подозрений, также совершали свои обряды в ночной тиши, вдали от непосвященных. Но это недоразумение вытекало из двойственного положения, занятого христианством в древнем мире. С одной стороны, оно являлось прямым преемником древних таинств и, окружив свои обряды загадочной символикой, не могло не усвоить себе брезгливого отношения мистиков к непосвященному миру; истинным девизом его не мог не быть сакраментальный возглас: «Procul este profani!» Но с другой стороны, христианская проповедь обращалась ко всем безразлично, вносила в широкие массы идеи им недоступные и дотоле от них оберегаемые. Те истины, у преддверья которых люди некогда стояли годами, ожидая посвящения, стали предметом рассуждения с прозелитами и даже с неверующими. Христианская проповедь была, по существу, популяризацией того, что не могло стать общим достоянием. И непонимающая толпа ответила, как всегда, ненавистью, нелепыми слухами и злобной клеветой. Сущность христианского учения была ей недоступна, — следовательно, по ее мнению, это учение было бессмысленно, и под его символами наверно скрывалось нечто скверное. Помимо гнусных обвинений в разврате и всяких злодействах, толпа бросала христианству упреки в нелепости! Ходили слухи, будто христиане поклоняются какому-то богу с ослиной головой или просто боготворят осла. Этот клеветнический вздор принимался на веру и находил широкое распространение: об этом обвинении упоминает большинство апологетов[125], о нем же свидетельствует злая карикатура, найденная среди развалин императорского дворца на Палатинском холме: на стене помещения, предназначенного для свиты цезаря (paedagogium), было грубо выцарапано изображение распятого человека с ослиной головой, рядом с ним другая человеческая фигура, а внизу греческая надпись: «Алексамен молится своему богу»[126]. О подобных изображениях упоминает и Тертуллиан (Іос. cit., см. примеч.).

Таково было злобное настроение против христиан, передававшееся от низших слоев населения к высшим. Бели в глазах невежественной толпы христиане были скрытыми развратниками и злодеями, то высшим представителям римской цивилизации, как например Цельсу или имп. Марку Аврелию, они казались просто темными фанатиками, внушавшими брезгливость, а не сожаление. На людей, стоявших на вершине человеческой культуры и проникнутых стоической философией, даже бесстрашие христианских мучеников не производило благоприятного впечатления: самой жизни не придавали большой ценности, стойкость перед муками и смертью были обычным явлением, а терпение христиан среди пыток объяснялось просто тупостью, животным упорством, и вызывало высокомерную брезгливость даже у гуманного Марка Аврелия. «Душа должна быть всегда готова к разлуке с телом, — писал император-философ, — но по влечению разума, а не вследствие тупого упрямства, как то бывает у христиан».

Мы видим, таким образом, что, вопреки общераспространенному ныне мнению, христианство в глазах языческого мира явилось не ясной проповедью чистой морали, а, наоборот, таинственным учением, этическая сторона которого внушала сильные подозрения. И сама проповедь христианских благовестников среди интеллигентных слоев населения носила характер оправдательный: надо было прежде всего доказать бессмысленность обвинений, тяготевших над христианами. Отсюда развитие апологетической литературы и ее громадное значение для истории христианства II и III вв.

Христианство еще не достигло собственного самоопределения; в его среде господствовало полное разногласие по важным догматическим вопросам, но перед лицом внешнего мира оно вело борьбу лишь за обеление от клеветнических нападок; ему, призванному быть мировою религией, надлежало доказать, что оно достойно своего призвания. Разгар этой борьбы и выдвигал в первую очередь апологетическую литературу, долженствовавшую разбить все враждебные христианам предрассудки и предвзятые мнения.