В поисках Божества

Несколько иной характер носила та апологетическая литература, которая расцвела на Западе с конца II века и впервые выразила христианские идеи не на греческом, а на латинском языке. Наиболее типичными представителями этой латинской апологетики были знаменитый африканец Тертуллиан и Минуций Феликс, автор небольшого, но весьма интересного, художественно обработанного трактата в форме диалога, по имени одного из выведенных лиц озаглавленного «Октавий». Здесь мы также видим страстную защиту христианского мировоззрения и этики, но уже не в примирительном тоне, свойственном христианским писателям Востока, насквозь проникнутым эллинской культурой, а в форме резкой полемики против всего миросозерцания античного мира. Иустин считал возможным для разъяснения метафизики христианства цитировать Платона; другие Отцы Церквей восточных столь же охотно черпали из кладезя древних философских созерцаний подкрепляющие доводы в пользу христианского Откровения. Но для Тертулиана, Минуция Феликса и всех позднейших апологетов Западной Церкви эллинская мудрость представлялась чем-то отжившим; для них не могло быть и речи о примирении двух миросозерцаний — языческого и христианского: первое должно было просто признать себя побежденным и уступить место последнему.

В «Октавии» Минуция Феликса еще чувствуется некоторое уважение к миросозерцанию древнего мира. Из трех действующих в этой беседе лиц один, Цецилий, противник христианина Октавия, излагает идеи просвещенного язычества и объясняет, почему христианское учение ему кажется нелепым и неприемлемым. Следует отдать справедливость автору — изложение мысли Цецилия отличается беспристрастностью, и аргументация его против христианства ничем не смягчена: мы здесь встречаем, в сжатой и сильной литературной форме, главнейшие доводы, когда-либо выставленные против христианского миросозерцания, против учения о Божественном Провидении и т. д. Прения Цецилия с Октавием отмечены изысканной учтивостью, и хотя конечная победа остается на стороне Октавия, Цецилий же сам признает себя разбитым и выражает желание креститься, подобная беседа могла лишь внушить уважение к светскому, просвещенному мышлению, столь здраво оспаривающему некоторые стороны христианского учения. Этого любезного отношения к языческому миросозерцанию мы не встречаем у Тертуллиана, главного апологета христианства в конце II в. и ожесточенного противника язычества[138].

Септимий Тертуллиан (род. в середине II в., ск. после 220 г.), карфагенский адвокат, принявший крещение (ок. 190 г.) и вслед за тем сан пресвитера, посвятил все свои блестящие дарования и талант полемиста распространению христианских идей и защите христианства от врагов внешних и внутренних. Его многочисленные сочинения (до нас дошедшие в количестве более 30) доныне читаются с увлечением, благодаря необычайной силе изложения и оригинальности нервного, едкого слога. Но подобно тому как латинский язык Тертуллиана, при всей его своеобразной силе, нельзя не признать варварским в сравнении с образцовыми произведениями классической литературы Рима, так и миросозерцание автора поражает своим однозначно отрицательным отношением к античному миру и его духовным запросам. У Тертуллиана впервые звучит нота нетерпимости, чувствуется близящийся разрыв христианства со всею древнею культурой, огульное отрицание ее. Не только старые мифы, но и глубочайшие философские учения резко высмеиваются. Христианство уже не ведет речь о примирении, оно сознает близость полной своей победы, заранее входит в роль хозяина положения. «Мы — вчерашние, — заявляет Тертуллиан, — и заполняем все: ваши города, села, крепости, лагеря, трибы и декурии, дворцы, сенаты, форум, — вам оставлены лишь ваши капища»[139]. И, предвкушая свое торжество, христианство уже не идет на уступки, а, наоборот, требует полного себе подчинения, полного отречения от прежнего миросозерцания. Лишь уважение к светской власти остается незыблемым, ибо растет уверенность в неминуемости ее союза с христианской Церковью…