В поисках Божества

Насколько сильно было убеждение в том, что Ветхий Завет имеет лишь символический смысл, указывали упреки, бросаемые иудеям, в искажении Св. Писания придачей ему буквального толкования. Мы только что видели, как Св. Иустин обличал евреев в умышленном искажении некоторых библейских (мессианских) текстов; после Иустина этот упрек встречается в христианской литературе постоянно. Но и помимо прямой фальсификации текстов, иудейство обвинялось в постоянной измене духу Св. Писания, не допускавшего буквального толкования, — и среди наиболее мистически настроенных кругов христианства сложилось даже убеждение, будто великий, исторический грех иудейства, навлекший на него кару Божию, заключается не только в многократном забвении своего истинного Бога, но и в этом именно глубоком извращении Св. Писания, посредством наделения его нелепым и зачастую безнравственным буквальным смыслом. Та христианская среда, в которой были распространены подобные убеждения, не допускала буквального толкования даже в повествовательной части библейского текста; для нее весь Ветхий Завет был сплошным символом. И эти мнения поддерживались наиболее яркими светочами христианской мысли, вплоть до Оригена — одного из величайших богословов христианства, «post apostolos ecclesiarum magister»[142]. Такие люди, как Ориген, изощрялись в разыскании сокровенного, мистического смысла во всем Ветхом Завете, начиная со сказаний о сотворении мира и кончая пророчествами о Мессии. То было яркое проявление отрицательного отношения к иудейству, к его роли как колыбели христианства. Христианство разлилось по всему миру неудержимым потоком, но на одном берегу его было признание Иисуса Христа пророком и проповедником по точному смыслу еврейского завета, а на противоположном — отрицание Моисеева закона, отрицание значения Христа как Мессии, предвозвещенного избранному народу, отрицание человеческого естества во Христе, причем евангельские повествования также толковались в символическом смысле. Струя мистического вдохновения, растворившая в себе все человеческие грезы Богоискательства, все шире разливалась, размывая берега иудейской традиции, прорывая все плотины и преграды, воздвигнутые во имя здравого смысла и тенденции практической религии. Самым крайним проявлением мистического отношения к Христу было отрицание Его телесности, признание в Нем лишь духовной, божественной сущности, облеченной призрачной плотью, — чистый докетизм (от слова δοκη, δοκησις,　 — «призрак», «подобие»).

Под именем докетов иногда подразумевалась одна из бесчисленных мистических сект первобытного христианства. Но понятие, выраженное словом докетизм, отнюдь не являлось особенностью одного какого-либо обособленного учения: оно лежало в основе всей христианской мистики, чуждой иудейской традиции, признававшей в Христе Носителя и Провозвестника единой божественной мировой тайны, не связанного никакими узами плоти не только с иудейством, но и вообще с человеческой немощью, с низшим материальным миром.

Эго направление сказалось в христианстве с первых шагов его сознательного развития. Оно способствовало забвению многих черт из жизни Иисуса Христа и даже целого периода Его отрочества и юности, до начала проповеди: эти годы земной жизни, еще не ознаменованной полнотою Божественной силы, не представляли интереса для искателей Царства Духа, и память о них изгладилась из цикла преданий о Божественном Учителе. Запись этих преданий ограничилась Его речами, фактические данные всплывали точно в тумане, без хронологической связи. Первые поколения христиан не сохранили даже описания внешнего облика Иисуса, очертаний Его лица и изменений, внесенных годами в Его наружность: через сто лет после начала апостольской проповеди уже возникли ожесточенные споры о возрасте Иисуса Христа, и, вопреки слагавшемуся тогда преданию об окончании Им земной жизни 33-х лет, такие серьезные церковные писатели и знатоки апостольской традиции, как, например, Ириней Лионский, могли держаться иного мнения, считая, что Христос дожил до преклонных лет и в последние годы Своего земного служения был уже старцем, убеленным сединами[143].